Юлиан Семенов - Горение (полностью)

- Совести своей, - ответил Доброскок. - И русскому народу.

- Вот это я и хотел услышать! - искренне обрадовался Крамской. - "Совести и русскому народу"... А Самуилов, который вашего батюшку по миру пустил, кто? Да вы ответьте, вы ответьте, Иван Васильевич, вы не мне, так хоть себе ответьте! Кто лишил вашего батюшку возможности внести за вас и ваших друзей залог, чтобы освободить из острога? Кто?! Жид, Иван Васильевич! Этому Самуилову на наш народ - плюнуть и забыть! А кто таков хозяин вашей явочной квартиры Либерман? Он-то "Манифест" в кармане не держал, он его вам сунул! Он кто?! Нет, нет, вы мне скажите, кто? Ваш товарищ? Что ж тогда он на свободе, а вы у нас?! Он не товарищ вам, а жид! А где ваш Аксельрод свои книжечки печатает? Где? То-то и оно, что в Женеве! И все эти Мартовы, Аксельроды и Гершуни, изволите ли видеть, страдают об русском народе! Нет, нет, вы меня не перебивайте! Вы меня антисемитским жидоедом не выставляйте, не надо! Крамской рассердился чему-то. - Никакой я не жидоед и не антисемит! Только я полагаю, что об русских сами русские должны печься! Я супротив евреев никогда не был! Но я был и буду против того, чтоб жиды выказывали себя заступниками русского народа!

- Плеханов-то русский...

Крамской победно рассмеялся:

- А жена у него кто? Роза Марковна! Не было б ее рядом с ним - в Петербурге 6 лекции читал ваш Георгий Валентинович! Это она и ее родственнички на него влияют! Ишь, заступнички нашлись!

- Так если сами за себя русские не заступаются, - возразил Доброскок, пусть хоть Аксельрод с Мартовым станут...

- Не-ет, дудки-с! Надобно русских людей учить самих за себя стоять! Хватит на других уповать!

- Ну да! Только я решил заступаться, как сразу в охрану и угодил!

- А вы не тот путь избрали, Иван Васильевич! Россия - для русских, давайте поначалу об этом уговоримся. А коли уговоримся, тогда пойдем дальше: бюрократия наша, все эти столоначальники, директора департаментов, министры и прочая шушера, - да, да, именно так, я не оговорился, - мешают нам стать во весь исполинский рост! Думаете, мы здесь, в охране, не знаем, что вытворяют мерзавцы в сановном Петербурге?! Всё знаем! Очень хорошо знаем! И намерены с этим вести борьбу не на жизнь, а на смерть. Но только мы, русские! С открытым забралом! Иду на вы! Гордо и бесстрашно! Словом, Либерман по нашей просьбе вам в карман "Манифест" сунул, а Самуилов этот у меня получает оклад содержания, что скажу, все выполнит!

- Что?! - Доброскок вскочил со стула. - Быть того не может!

- А от кого ж тогда я про вас все выузнал? Кто сделал вашу семью некредитоспособной?!

И про Самуилова и про Либермана подполковник Крамской лгал; Либерман вскорости погиб на каторге; Самуилов же, прощелыга и жулик, обходил охранку за версту, по престольным праздникам пел "Боже, царя храни" и был обыкновенным, как и отец Ивана Васильевича, торгашом мелкого пошиба. Тем не менее тонкая антисемитская обработка, на которую Крамской был дока, дала свои плоды: Доброскок согласился "разоблачить провокатора царской охранки" Либермана, по молодости лет не понимая, что втянут в игру; когда понял, было поздно уже дал согласие работать, превратившись в осведомителя; провел семь л и к в и д а ц и й, был замечен Зубатовым, переведен из секретных сотрудников в чиновники охранки - то есть повторил путь самого Зубатова; во время революции пятого года, в благодарность за борьбу против социал-демократов, произвели в подполковники, стал доверенным лицом Герасимова, им и остался после того, как Александр Васильевич получил "повышение".

Раздевшись в тесной прихожей доброскоковской квартиры, Герасимов в з а л о не вошел (там музицировали жена с дочерью) и п р о с к в о з и л в узенький, словно пенал, кабинетик.

- Что слышно о хромом? - сразу же спросил Герасимов, снимая дымчатые очки; по дороге к Доброскоку трижды проверился, два раза поменял извозчика: д е л о вступило в завершающую стадию, теперь надо быть аккуратным до провизорской скрупулезности, один неверный шаг - и погибель.

- Вернулся, - ответил Доброскок. - Я встречался с ним. Он в ужасном состоянии. Что случилось - не открывает... Ждет встречи с вами.

- Ваши предположения?

- Боюсь, не попал ли он в бурцевский переплет.

- Почему Виссарионов не отправил к нему на связь Долгова?

- Что, непонятно?

- Против меня затеяли игру?

- Именно так.

- Где вы с ним увидались?

- Слух прошел, что он здесь... Ш-ш-ш-ш, полная секретность, но от меня разве утаишь... Словом, я нашел его в "Метрополе", перехватил утром, в толпе, утащил от филеров в подворотню, там у меня проходной ход отработан... А за ним, помимо наших, эсеровский Бартольд смотрит... Исхудал Петров еще больше, нервен, как дама в известные дни, пришлось даже прикрикнуть на него - не помогло. "Выдвигаю ультиматум: или Герасимов со мной увидится, или пусть пеняет на себя".

- Что ответили?

- Сказал, что на днях вернетесь... Свяжусь... Доложу...

- Хм... Вот что, Иван Васильевич... Войдите-ка с ним в контакт не сегодня, так завтра... И попросите его написать письмо на мое имя - чтоб я мог с документом обратиться к Курлову... Основание нужно для встречи, иначе рискованно...

- Они вам откажут, Александр Васильевич... И Курлов откажет, и Виссарионов...

- А Карпов? Все-таки я его своим преемником назвал, не кто... Неужели и этот лишен чувства благодарности?

- Нет, он человек совестливый, но сейчас крутые времена пошли... Курлов, словно конь, роет копытом... Виссарионов с ним во всем заодно...

- Мне нужно письмо, - упрямо повторил Герасимов. - Пусть Курлов откажет...

Достал из кармана портмоне, отсчитал пятьдесят рублей - помнил, что Доброскок из осведомителей, зазря не рискует.

- Найдите кого из наших стариков, прикройте спину, пусть они будут с вами постоянно. Посулите еще сотню - если дело будет закончено успешно. А это, - он достал тысячефранковую банкноту, - для подарка дражайшей половине, вам ее вкусы известны, вы и поднесите, у нее ж послезавтра день ангела, если не изменяет память?

Доброскок посмотрел на Герасимова восторженно:

- Ну и дьявол же вы, Александр Васильевич! Что за счастье с вами работать!

- Мы еще не работаем, - ответил Герасимов, посуровев. - Мы готовимся. Работа начнется, когда я получу письмо...

"Милостивый государь, поскольку я был брошен известными вам людьми на произвол судьбы в Париже, необходимость нашей встречи не нуждается в разъяснении. В случае, ежели вы от нея откажетесь, всю ответственность за последующие события вам придется нести перед Богом и вашей совестью, коли она в вас сохранилась.

Южный".

С этим письмом Петрова, позвонив предварительно своему преемнику, полковнику Сергею Георгиевичу Карпову, генерал и отправился в свой бывший кабинет, столь дорогой его сердцу.