Сергей Марков - Земной круг

Третий виден на самой середине пурпурового лоскута. Слева от него, повернув сухую, изящную голову, четвертый скакун.

Три коня, что находятся справа, до половины заслонили собою всадника, рядом с которым стоит во весь рост его товарищ, а еще левее видны лишь рука и часть туловища последнего наездника. Голова его осталась на утраченной части лоскута.

Древние мастерицы тщательно вышили узоры на одежде владельцев коней — ромбы, трилистники, квадраты. Эти три человека кажутся великанами по отношению к их скакунам. У всадников гордые и уверенные лица с крупными чертами. На лбу у каждого пучок волос, выпущенный из-под шапки, плотно облегающей голову. По виду это не хунны, не китайцы, а представители какого-то европейского племени. Кайма на этом обрывке ковра, расположенная под ногами всадников и коней, вышита растительным пальмовым орнаментом и цветами арацеи. В хуннском мире ее можно было видеть только на рисунке.

Арацея — растение Южной Азии, Африки, берегов Средиземного моря. В натуре оно выглядит так: из черенка стремительно поднимается стреловидная пластина, соседствующая с крылом соцветия нежной окраски.

Если бы не раздельная черта вверху каймы, могло казаться, что конь, нагнувший голову, тянется к арацейному цветку.

Если на лоскуте с конями и всадниками есть «всадник без головы», то на другом обрывке ковра мы видим лишь половину фигуры человека от пояса до ног. Видны узоры на одежде, ножны кинжала с окончанием в виде грубого креста.

Трудно решить, имеет ли это изображение какую-либо связь с всадниками и конями, но на кайме под ногами сохранившейся половины фигуры вышиты те же цветки арацеи и пальмовый узор.

Вот на куске шерстяной ткани вышит цветок. На дне его чашечки изображен юный воин с трезубцем в руке. Прикрываясь щитом, мальчик мечет трезубец в орла. Хищная птица — вся в движении, готова ринуться, взлететь над молодым охотником и его ненадежным убежищем.

Эта картина повторяется на другом обрывке шерстяной ткани, с той лишь разницей, что сцены охоты на орла окружены изображением цветов.

На такой же ткани вышиты два грифона. На одном обрывке, в соседстве с цветами и усами винограда, вышагивает великолепный львиный грифон с рогами. Он разинул пасть, высунул язык, грозит кому-то лапой. Грифон в грозной решимости направил на невидимого врага острые концы своих крыльев. Вторая вышивка изображает ушастого грифона, не менее свирепого.

Изображения орлов, цветов, мальчика с трезубцем — все это ведет нас в греческие города на Черном море, к образцам античного искусства той поры.

С. И. Руденко сравнивает ноин-улинские вышивки с пурпуровой тканью, найденной в Павловском кургане на юге России. Она была вышита разноцветными нитками. Растительные узоры павловской вышивки очень похожи на ноин-улинские. С. И. Руденко вовсе не утверждает, что арацея или пальметка проникли в страну хуннов непосредственно из Пантикапея или Ольвии. Он говорит, что при дворе хуннского властелина могли находиться иноземные мастера, выходцы из Парфии и Бактрии.

Что же сказать о куске ковра с изображениями загадочных всадников?

Еще в 1925 году, в кратких отчетах экспедиции П. К. Козлова, археолог Г. И. Боровка утверждал, что ноин-улинские всадники — творение греческих мастеров, живших у Черного моря. Они постоянно общались с кочевниками, учитывали запросы скифского рынка. Ольвийские или пантикапейские художники хотели угодить вкусам будущих владельцев тонких ковров, вышив фигуры скифских воинов и их боевых коней.

Камилла Тревер в 1940 году писала, что шерстяные вышивки Ноин-Ула совпадают с образцами греко-бактрийского искусства и, следовательно, сделаны в эллинистической Средней Азии.

Рихард Хенниг в первом томе своего труда «Неведомые земли» горячо отстаивает черноморское происхождение ноин-улинских всадников.

В книге Л. Н. Гумилева «Хунну» высказана чрезвычайно любопытная мысль о причинах перехода хуннов на Запад.

Юн соглашается с Г. И. Боровкой, считая, что родину ноин-улинских тканей следует искать на берегах Черного моря, и полагает, что скифы были посредниками между понтийскими греками и суровой страной азиатских хуннов.

«А, как известно, с вещами приходят нередко и сведения о тех странах, где они сделаны, и поэтому нет никаких оснований полагать, что хунны не знали, что ожидает их на западе», — пишет Л. Н. Гумилев [11] Л. Н. Гумилев . Хунну. М., Издательство восточной литературы, 1960, с. 243. .

Прежде чем идти на запад, говорит он далее, азиатские хунны все взвесили и продумали, иначе говоря — знали, куда и зачем им двигаться.

Таким образом, Учжулю-шаньюй в первых годах нашей эры уже имел представление о странах, где растут виноград и яркие цветы. А на своей дикой родине хуннский вождь видел лишь бурьян, клубы перекати-поля да лиловые шишки колючего репейника, пристающие к одежде всадников.

Баллод, устраивая колодец в горах Ноин-Ула, не мог заранее знать, что именно увидит он в толще разноцветной глины.

Когда я начал пробивать свой воображаемый шурф сквозь слои данных, накопленных исследователями, мне и в голову прийти не могло, что я нападу на следы связей хуннов с Камчаткой!

Мысленно опустившись на дно могилы Учжулю-шаньюя, осмотрим коридор, разделяющий оба сосновых сруба. Там, прямо в земле, был найден пучок светло-коричневой шерсти с хвоста камчатского соболя.

В восточной части коридора археологи обнаружили обшлаг шелкового рукава. Он был оторочен мехом камчатского бобра.

Неподалеку от бобрового меха снова попался светло-коричневый пучок шерсти камчатского соболя. Тут же был поднят шелковый лоскут с остатками меха соболя из иркутской тайги.

Иркутским соболем был обложен войлочный головной убор, прекрасно сохранившийся. Его можно увидеть на таблице XVII в книге С. И. Руденко.

Кафтан из шелка рубинового цвета тоже отделан собольим мехом. Из меха выкроены наплечники вроде погон, оторочка воротника и рукавов. Иркутский соболь пошел также на отделку особого пристяжного воротника, подобного тому, что был на одной старинной китайской картинке, изображавшей хунна.

Наконец, в погребальной камере, там, где по земле был расстелен знаменитый войлочный ковер, валялся обрывок овчинного рукава, отороченный мехом соболя с Камчатки. Просмотрев списки находок во всех раскопанных курганах Ноин-Ула, я увидел, что собольи меха и остатки бобрового меха находились только в усыпальнице кургана № 6. Это служит лишним доказательством того, что в ней погребен именно вождь хуннов, носивший богатую одежду, украшенную драгоценным мехом.

Возвращаюсь к замечательной мысли Льва Гумилева о вещах и вестях, привезенных из дальних стран.