Юлиан Семенов - Ненаписанные романы

- Это потребность организма, я ничего не могу с собой поделать... Насколько, я помню, правилами внутреннего распорядка в наших тюрьмах это не запрещается...)

Когда Берия сообщили с Ближней дачи, что Сталин не откликается на звонки, он приехал туда, сострадающе посмотрел на растерянных Молотова, Кагановича, Хрущева и Булганина, обернулся к охранникам:

- Ломайте дверь!

И в первых же его словах, когда он увидел старика, лежавшего на ковре, было ликование:

- Тиран пал!

...После ареста Берия был, конечно же, объявлен английским и югославским шпионом, диверсантом, агентом Тито.

Смешно, понятно, со сталинизмом бороться сталинскими методами: через два года Хрущев, Булганин и Микоян отправились в Белград, к товарищу Тито, извиняться за произвол генералиссимуса; о "шпионе" Берия не вспоминали, полагая, что люди уже все забыли.

Народ все помнит, только говорит редко, отучили его говорить, зато предметно объяснили, как следует таиться...

О чем же говорит судьба Берия?

Во-первых, о том, что принцип подбора кадров "под себя" неминуемо кончается трагедией. Гарантия тому - капризная секретность выбора, да и самодержавность самого посыла.

Во-вторых. Если по-прежнему в наших учреждениях останутся отделы кадров, возможен приход новых берия и абакумовых, ибо в задачу нынешних кадровиков не вменено искать по стране Личностей, но лишь проверять надежность анкет тех, кто им спущен сверху: естественный отбор талантов подменяется искусственным созданием покорной номенклатуры.

Традиция показушной "личной преданности", столь характерная для нашей многовековой истории, обходится в дискуссиях о будущем стыдливым молчанием: видимо, по сию пору не хотят задевать традиции, а они ведь разные, традиции-то...

В-третьих. Если мы не научимся участвовать в открытой конкуренции политиков, выраженной платформой, встречами с избирателями - не для бурных оваций, а для деловых дискуссий, следствием которых будет не арест, но корректировка общей линии, - традиция посмертных реабилитаций станет нашей самой устойчивой внутриполитической традицией.

В-четвертых. Если новые общественные организации - а они неминуемо родятся! - не обретут конституционных форм и гарантий, права на выдвижение собственных кандидатов в депутаты, права на издание своих бюллетеней, дискуссионных листков, а еще лучше газет, программ на ТВ и радио, боюсь, что новые процессы, типа "каменевского" или "бухаринского", неминуемы.

В-пятых. До тех пор, пока живет культивировавшаяся Сталиным зависть к Личности, ставка на мнение безликой, неперсонифицированной массы, заранее спланированное и проработанное наверху право на подсматривание в замочную скважину, отработанный институт доносов, трудно надеяться на стабильность.

В-шестых. Ленин однажды обмолвился, что нэп есть одна из форм борьбы с советской бюрократией. Вне кооперации нэп немыслим; много лет "нэп" считался ругательством; вот она - подмена понятий! Новая экономическая политика - какой же это позор?!

Диктатуре личности страшны сытые люди с чувством собственного достоинства - их не так просто обратить в рабство.

Нынешние попытки душить кооперативное движение (т. е. раскрепощение Человека) угодны той бюрократии, которая не умеет жить без Берия, "верного ученика и соратника" Сталина, - без управителя с хлыстом в руке.

Требуя "железного порядка", сталинисты - в силу своей ограниченности - не понимают, что по логике их же кумира именно их первыми бросят в подвал, а после процесса, где они признаются в участии в любом заговоре, расстреляют.

Шахматы тренируют ум; перестановка офицеров сулит выигрыш позиции, правильная дислокация туры обеспечивает безопасность короля на поле.

Тем не менее проекция шахмат на политику трагична и рискованна: не только каждый солдат, но и любой офицер сам мечтает стать королем.

Побеждает тот лидер, который имеет право свободного выбора среди "звезд" компетентности, достоинства, мужества.

Его друг тот, кто возражает; его враг тот, кто молчит. Значит, он ждет.

Чего же?!