Юлиан Семенов - Отметить день белым камешком

- Вы сами выбрали для постановки эту бытовую драму?

Он подвел меня к окнам "Эн Эйч Кэй". Открылся великолепный вид на Олимпийский стадион.

- Здесь, - сказал он, - во время войны был военный плац. Когда я сейчас смотрю на то, что мы смогли построить, я понимаю, что значит для моей родины мир. Может быть, программа Иде традиционна, но зато она вся пронизана идеей мира.

...Позвонили из ведущего токийского театра Мингэй: "Труппа приглашает советского писателя на дружескую встречу". Приехал в театр, там репетировали пьесу Киити Ахаси "Знак Зеро" - о бомбежке Хиросимы. Это история главного врача госпиталя и его коллег-врачей. Через их руки проходят обреченные; врачи бессильны, они лишь фиксируют начало смерти. В пьесе чувствуется присутствие Брехта. Ахаси, впрочем, мне сказал:

- Я нахожусь под влиянием Брехта, считаю его великим художником нашего века и не мыслю без него японскую сцену.

В пьесе есть сильные эпизоды. Конец войны. Умирают солдаты. Они тревожатся не о себе, а о своих военачальниках - традиция милитаристской Японии. Когда кто-то говорит в палате, что армия (действие происходит в августе 1945 года) нанесла ответный удар по американскому побережью, умирающие солдаты начинают плакать от счастья и аплодировать. Люди слепы и наивны в своей вере. Когда молодой врач, который должен избавить их от мучений в последние дни перед смертью, пытается говорить им правду, они восстают против него, они готовы его убить.

Интересна едена беседы обреченных солдат, попавших под действие радиации, с Уилфредом Барчетом. Этот прогрессивный журналист выведен в пьесе под своей фамилией. Он рассказывает несчастным, зачем он сюда приехал. Он хочет бороться против атомной угрозы. Он обходит людей с рукопожатием. И только один человек, который потерял в Хиросиме всех своих близких, отворачивается от него. Интересно, что сидевшие рядом со мной актеры, их друзья, рабочие сцены, явно были не согласны с этим несчастным, который отказался пожать руку честному англичанину лишь потому, что он - белый.

Занятна актерская трактовка образа Барчета: сухая Деловитость, напористость, раскованность в позе и в манере говорить. Всякое иное поведение европейца или американца кажется японцам неестественным.

(Видимо, это отношение к американцам очень точно понял Грэм Грин, когда он роман назвал "Тихий американец". Вероятно, именно "тихие американцы" кажутся людям Востока подозрительными, поскольку они не укладываются в привычные, сложившиеся рамки восприятия. На шумного американца или европейца здесь смотрят доброжелательней, чем на тихого. Если тихий, значит, что-то у него на уме хитрое.)

Режиссер спектакля Хаякава великолепно знает наши театральные новости. Больше всего он любит Ливанова и Товстоногова.

- Вы успели посмотреть в Ленинграде новую вещь Товстоногова? - атаковал он меня вопросами. - А как там идет "Чайка" в постановке Бориса Ливанова? Я слыхал, были какие-то сложности?

Занятна манера вести репетицию. Режиссер не вмешивается и не прерывает актеров во время прогона спектакля. Только после окончания репетиции он выходит на площадку и разбирает с актером жест, интонацию, особенно жест. Интонация вторична, потому что интонации у японцев в чем-то однозначны и стереотипны. (Я вспоминал китайские и вьетнамские театры: даже "молчаливое" появление актера вызывало громкую реакцию зала, потому что грим состоит из символов: злодея сразу же заявляют злодеем, добряка - добряком. Что бы герой ни говорил со сцены, зрителям заранее ясно - лжет он, хитрит или предельно правдив. Грим - визитная карточка персонажа вьетнамского, китайского театра и традиционного японского Кабуки. В других японских театрах функцию грима несет жест. По тому, как актер движется, зрители понимают, что он играет - добро или зло.)

У театра Мингэй, популярнейшего в Японии коллектива, нет своего помещения. Труппа все время гастролирует. На телевидение со спектаклями, подобными "Знаку Зеро", театр не пускают, на радио тоже. Однако сборы у театра битковые.

- В Токио, - рассказал Хаякава, - кроме Кабуки и еще двух старых театров, нет стационарных площадок, где можно было бы постоянно работать. У нас, в одиннадцатимиллионном Токио, всего лишь одна шестая тех театров, которые есть в Москве.

...Иида-сан переводит в Японии мои книги. Поехали с ним в издательство "Хаякава". Они издали "Петровку, 38". Познакомился с папой Хаякава (Хаякав в Японии, как у нас Петровых), президентом издательства, с сыном Хаякавой, вице-президентом, и с главным редактором Токива. Они показали мне свой план скоро выпустят братьев Стругацких. Готовят переиздание Ле Каре, Ена Флеминга, Агаты Кристи. (Великолепную книгу Ле Каре "В одном маленьком немецком городе" здесь, как и повсюду на Западе, замалчивают из-за ее открытой тенденции: "Внимание, люди, в ФРГ неонацисты поднимают голову!" Переводят здесь лишь ранние романы Ле Каре, когда он "наскакивал" на ГДР.) Хироси Хаякава вице-президент компании "Хаякава паблишинг Хауз", рассказал об организации издательского дела в стране.

- Книгоиздательство, - говорил он, - это азартная игра. Я не связан непосредственно ни с читателем, ни с писателем, ни с книготорговлей. Все решает посредник. Он в первую очередь формирует читательское общественное мнение. Я, издатель, фактически не имею никакой гарантии, я не знаю, пройдет книга на рынке или нет.

Хироси Хаякава окончил аспирантуру Колумбийского университета, великолепно знает социологию, историю.

- Для того чтобы как-то подстраховать себя, - продолжает он, - приходится выпускать серию Джеймса Бонда. Я понимаю, что это дурная литература, пошлятина, но что делать? Бонд - надежная страховка. Я жалею молодых писателей. Они сердитые, им тяжело. Если ко мне придет гений, но гений непризнанный, у которого нет паблисити, он и уйдет непризнанным гением, я его не издам, я не могу рисковать. Если только приходит посредник и я знаю, что это серьезный человек, и что у него отлажены контакты с книгопродавцами, и что он имеет свои ходы в журналы и в газеты, только тогда я иду на риск, потому что значительную долю ответственности за неуспех он принимает на себя.

Говорит он об этом сухо, деловито, а в глазах затаенная боль.

- Где же выход? - спрашиваете вы. А выхода нет. Невозможно поломать сложившуюся систему отношений: писатель - посредник - издатель - продавец, Кроме писателя, все заинтересованы в сохранении этой системы. Я понимаю, что это ужасно, что это мешает появлению новых имен в литературе. Я пытаюсь себя успокаивать лишь одним: истинный талант - одержим, он должен пробить стену, если ему есть что сказать людям.

Потом Хаякава спросил меня о том, что является главной проблемой для советской литературы сегодня.