Павел Лукницкий - Ленинград действует. Книга 3

Фото с самолета-корректировщика фашистского аса, полковника фон Эриха, сбитого над водами Ладожского озера (опубликовано Э. Арениным в газете «Вечерний Ленинград» 15 сентября 1965 г.).

Пересекая Неву, гляжу на искрошенные стены гордой крепости Орешек, не подпустившей к себе врага за все шестнадцать месяцев блокады. Морские артиллеристы капитана Строилова, составлявшие легендарный гарнизон крепости, теперь воюют уже не здесь.

На мосту почти возле каждой понтонной лодки дежурят красноармейцы и кое-где командиры. Диспетчеры направляют поток машин попеременно то в одну, то в другую сторону. На левом берегу Невы — землянка КПП. Поперек щели у входа сочится вода. Эта хорошая ключевая вода для питья прикрыта куском фанеры.

Перед щелью стоит девушка-регулировщица. Пропуская машины, она четко взмахивает желтым и красным флажками. Сапоги у девушки блестят. Сапожная щетка лежит тут же, на бревнышке.

Шлиссельбург — город, простреливаемый насквозь. Противник постоянно держит под огнем перекресток шоссе и железной дороги, а особенно — оба моста.

— Наверное, в городе еще есть корректировщики! — проверив мои документы, говорит пограничник на КПП. — Немец зря не бьет — бьет туда, куда ему нужно.

Население Шлиссельбурга, то, что осталось после оккупации, полностью переведено в другой район, но улицы полны новых людей, много женщин и даже детей. Взводными колоннами, распевая песни, шагают девушки в военной форме, с пилами, лопатами. Это части саперных, инженерных и железнодорожных войск.

Я еду вдоль Старо-Ладожского канала, сначала на грузовике с битым кирпичом, потом в попутном автофургоне, направляющемся через Назию к деревне Петровщине, — мой путь пролегает в шестикилометровой полосе отвоеванной у немцев земли между берегом Ладоги и Синявином. С Синявинских высот, откуда бьет немецкая артиллерия, все это плоское пространство хорошо просматривается простым глазом.

Под бровкой канала совсем недавно проведена железнодорожная линия. По ней теперь в ночное время ходят поезда, обеспечивающие снабжение фронта и Ленинграда. С неделю назад эта линия заменила собой непрерывно обстреливаемую старую железную дорогу, которая пересекает Рабочие поселки № 1 и № 4. Новая дорога тоже обстреливается, но она все-таки километра на два дальше от немцев. Железнодорожники прозвали этот путь от Шлиссельбурга до Назии «коридором смерти».

Между железными дорогами проложена автомобильная. От рабочего поселка № 1 она идет то по песчаному, как в Каракумах, грунту, то по настилу из бревен, окаймленному топким болотом. Лунки от авиабомб полны черной воды.

Кое-где стлани раздваиваются, образуя разъезды. На них даже поставлены скамьи со спинками, словно на даче. А с южной стороны вдоль всей дороги — высокий жердевой забор с ветками, чтобы немцы не могли видеть движущийся транспорт.

Там, где позволяет песчаная бровка, рядом с дорогой вырыты укрытия для автомашин и землянки. Всюду работают красноармейцы, веселые, спокойные, — живут они тут же в землянках, как дома. Мостят дорогу размельченным кирпичом, привозимым на грузовиках из 5-го поселка и Шлиссельбурга.

Изредка кое-где могильные памятники — деревянные острые Пирамидки с красными звездами на вершинах.

Весь путь от Ленинграда до Петровщины потребовал меньше четырех с половиной часов!

В Петровщине, в избенке редакции армейской газеты «Отважный воин», я встретился с Александром Прокофьевым, которому Приладожье — край родной, и с П. Никитичем. В этой избенке я сразу почувствовал себя легко и просто, как дома…

Вечер

Александр Прокофьев лежит под шинелью, на кровати, устремив глаза в потолок. Сочиняет стихи. Петр Никитич в другой комнате сидит без дела на скамье. Больше нет никого. Тихо. Редактор — майор Алексей Иванович Прохватилов и его сподручные ушли копать котлованы. А я у окна рассматриваю широкие дали, так «наизусть» знакомые по лету прошлого года. Хорошо видны расположенные вокруг меня деревни — Путилове, Горная Шальдиха, Назия; направо — серые воды Ладоги. Изредка доносится орудийный гул. Вечер еще светел, небо пасмурно…

Я только что перелистал комплект «Отважного воина». Единственная как будто газета, которая 12 января прямо сказала о предстоящем прорыве блокады!

В номере от 10 января напечатана моя запись — «Ленинградскою ночью», а в другом номере — очерк «Пулеметы идут на фронт».

Вот входят сотрудники редакции, ведут разговор о последних известиях по радио, о самоликвидации Коминтерна, о подвигах армейских разведчиков и снайперов.

Снайпер злился на немецкого снайпера, которого никак не мог убить. Заметил, что тот ночью уходит из своей ячейки. Прополз к его ячейке, заложил мину, а на заборе против мины — со своей стороны прицепил клочок белой бумаги. Вернулся. Утром, когда немец залез в свою ячейку, выстрелил в бумажку, сиречь — в мину. Взорвал снайпера, и забор, и ячейку. Это называется насыпать соли на хвост!

24 мая. Вечер

Шалаш командира минометной батареи 320-го полка 11-й стрелковой дивизии. Вокруг — лесок на болоте, жиденькие, но веселые березки; кое-где песчаные бугорки; кочки с ландышами, только еще расцветающими. После ночного дождя — весь день в солнечных лучах жужжат комары. Расположение батареи обведено изгородью. Пять 120-миллиметровых минометов стоят в котлованах, шестой, новый миномет привезут завтра. Шалашики батареи присыпаны песком, там и здесь — частокольцы из тоненьких березовых стволов, улочки в лесу, все чинно, аккуратно. На легком срубе выложен песчаный квадрат, на нем — модель местности с деревней: домики, речки из битого стекла, мостик, телеграф с ниточками проводов, пушчонки из дерева и большая удочка с хлопком ваты в воздухе. (Это — «разрыв снаряда».) Красивый и точный макет, сделанный для занятий!

Полк, обороняя свой участок на переднем крае, в то же время пополняется, формируется, учится, а в своем тылу строит рубежи и дороги.

В минометной батарее старшего лейтенанта Ф. П. Цивликова — известный всему фронту боевой расчет братьев Шумовых, ради которого я с А. Прокофьевым, П. Никитичем и сотрудниками газеты «Отважный воин» сегодня пришел сюда.

Ехали на грузовике из Петровщины по хорошей мощеной дороге, проложенной там, где в прошлом году я бултыхался, засасываемый непролазною грязью. У деревни Верхней Назии мы сошли с машины, двинулись дальше пешком. Верхняя Назия — несуществующая деревня, обозначена только двумя надписями-указателями, при входе и выходе. Дорога, по которой здесь мы шли, была когда-то улицей, об этом можно узнать по проступающим кое-где из земли каменным плитам исчезнувшего тротуара.