Дмитрий Шерих - Город у эшафота.За что и как казнили в Петербурге

За что казнили оккупанты? Евреев — за национальность, коммунистов — за принадлежность к партии, остальных, как понял уже читатель, за разное — за связь с партизанами и красноармейцами, за противодействие оккупационной власти и нарушение установленных ею норм и правил, иногда за уголовные преступления: в Пушкине в пору оккупации было голодно и холодно, люди добывали себе пищу, как могли.

А Ольга Федоровна Берггольц, оказавшаяся в Пушкине буквально через сутки после его освобождения, вспоминала еще об одном преступлении, за которое местным жителям грозил расстрел: «На воротах, ведущих во двор Екатерининского дворца, на фанере натрафареченная надпись на немецком и русском языках: «Стой. Запретная зона. За нахождение в зоне — расстрел. Комендант города Пушкин».

И у ворот Александровского парка — две фанерные дощечки, тоже на русском и немецком языках. На одной надпись: «Вход в парк строго воспрещен. За нарушение — расстрел». На другой: «Гражданским лицам даже в сопровождении немецких солдатов вход воспрещен». (Я привожу надпись со всеми особенностями орфографии.) Мы сняли эти доски и взяли с собой. Потом мы вошли в наш парк, за вход в который еще вчера русскому человеку грозил расстрел…»

Казней почти не было в Петергофе — да и то лишь потому, что немцы быстро организовали эвакуацию местных жителей в Ропшу, но уж там они развернулись вовсю. Свидетельница Пулькина, опрошенная комиссией в 1944 году, вспоминала такой эпизод: «Сделали собрание, на котором просили выдать коммунистов и евреев. Евреев не оказалось, присутствовал один коммунист ропшинский, но его не выдали, а на другой день он все равно был повешен. Очень долго он висел, его фотографировали, и карточки потом появились у солдат многих, которые, хвастаясь, показывали. Я видела и другие карточки повешенных, еще ранее, они также были у многих солдат. Показывая карточки, они наблюдали за лицом — нет ли сочувствия или сострадания».

Виселицы, виселицы… Можно представить, какое впечатление производили все эти расправы на жителей ленинградских пригородов, для которых публичная казнь являлась далеким пережитком царизма. Оккупанты сеяли страх, но еще сильнее была ненависть к ним.

Ненависть эта нашла выход в последней публичной казни за всю историю города. Без малого восемь месяцев минуло со дня Великой Победы — и вот в 11 часов утра 5 января 1946 года на Выборгской стороне Ленинграда у кинотеатра «Гигант»: «Приведен в исполнение приговор над немецко-фашистскими злодеями… приговоренными Военным Трибуналом Ленинградского военного округа за совершение ими массовых расстрелов, зверств и насилий над мирным советским населением, сожжение и разграбление городов и сел, угон советских граждан в немецкое рабство — к смертной казни через повешение» (из сообщения ЛенТАСС).

Восемь человек оказались тогда на виселицах: бывший военный комендант Пскова генерал-майор Генрих Ремлингер и служившие в частях особого назначения капитан Карл Герман Штрюфинг, лейтенант Эдуард Зоненфельд, обер-фельдфебели Эрнст Бем и Фриц Энгель, обер-ефрейтор Эрвин Скотки, рядовые Гергард Янике и Эрвин Эрнст Герер. На счету каждого из них был не один десяток погубленных жизней, в чем они и сами сознались во время судебного разбирательства, проходившего в Выборгском Дворце культуры. Речь шла о военных преступлениях, совершенных преимущественно в нынешней Псковской области.

Военный трибунал Ленинградского военного округа заседал с 28 декабря 1945 года; вечером 4 января 1946-го был вынесен приговор, а уже наутро состоялась казнь. Согласно сообщению ЛенТАСС, «многочисленные трудящиеся, присутствовавшие на площади, встретили приведение приговора в исполнение единодушным одобрением». В «Ленинградской правде» о произошедшем лаконично отчитался военный корреспондент газеты Марк Ланской: «На крепкой перекладине повисли вчера в Ленинграде восемь военных преступников. В последние минуты они снова встретились с ненавидящими глазами народа. Они снова услышали свист и проклятия, провожавшие их на позорную смерть.

Тронулись машины… Последняя точка опоры ушла из-под ног осужденных. Приговор был приведен в исполнение».

Ленинградский литератор Павел Лукницкий тоже был свидетелем экзекуции и оставил подробнейшее ее описание, которое читатель найдет в конце этой книги. Процитируем здесь короткий отрывок о ключевом моменте казни: «Осужденные не шелохнутся. Все они застыли, для них остались последние две-три минуты жизни.

«Товарищ комендант, приказываю привести приговор в исполнение!» — громко и отчетливо командует прокурор.

Комендант, в полушубке, приложив руку к шапке-ушанке, круто поворачивается от «виллиса» к виселице, генерал соскакивает с машины, отходит назад. «Виллис» дает было задний ход, роняет стул, останавливается, остается так на месте до конца казни.

Комендант делает знак рукой, что-то произносит, пятый на каждой машине солдат начинает накидывать петлю на шею осужденным.

Я опускаю здесь натуралистические подробности момента казни — они не нужны читателю. Приведу только один-единственный штрих. Когда грузовики разом очень медленно тронулись, и когда почва стала уходить из-под ног осужденных, каждый из них поневоле вынужден был сделать несколько мелких шажков, Зоненфельд, в отличие от других, сделал решительный шаг вперед, чтобы скорее самому спрыгнуть с деревянной платформы кузова, чтобы петля резче рванула его. Его глаза в это мгновение были решительны и упрямы… Зоненфельд умер первым. Все осужденные приняли смерть молча и без каких-либо жестов».

В тот же день Лукницкий записал, суммируя собственные свои ощущения: «Вероятно, если б публичную казнь мне пришлось увидеть до войны, такая казнь произвела бы на меня страшное впечатление. Но, очевидно, как и для всех, кто провел в Ленинграде и на фронте всю войну, уже ничто не может быть впечатлением слишком сильным. Я не думал, что в общем все окажется так сравнительно маловпечатлительно для меня. И я не видел на площади людей, на которых бы как-то, кроме некоторой возбужденности, сказались бы впечатления от этого зрелища. Вероятно, каждый переживший войну и ненавидевший подлого врага ощущал справедливость приговора и испытывал чувство удовлетворения, зная, что за звероподобные существа те, кого сегодня за все их бесчисленные злодеяния вешали».

Справедливость приговора — безусловно, точные слова и сегодня не вызывающие ни малейших сомнений.

То была, поставим точку еще раз, последняя в истории города публичная смертная казнь.

Дни войны ушли, теперь настали дни мира. 26 мая 1947 года президиум Верховного Совета СССР принял решение «отменить в мирное время смертную казнь, установленную за преступления действующими в СССР законами». Высшая мера заменялась заключением в исправительно-трудовом лагере сроком на 25 лет. Правда, не прошло и трех лет, как власть сдала назад: 12 января 1950 года был издан указ «О применении смертной казни к изменникам Родины, шпионам, подрывникам-диверсантам».