Константин Серафимов - Сборник о спелеологии

Привычная симфония многократно отражаемых звуков падающей воды не слышна. Уши заложены. Лишь крик, переходящий в истерический вопль, доносится сверху. Я отзываюсь. Ко мне спускаются, и я понемногу прихожу в себя. Ну и ну! Половина мешка, который я только что бросил перед собою, разорвана в клочья. Повсюду обрывки полиуретанового коврика, каких-то вещей. Рядом валяется, будто бы пережеванный чудовищем, корпус взрывной машинки, изготовленной из полуторамиллиметровой нержавеющей стали, детали фотоаппарата. В воздухе какое-то время витают шерстяные ворсинки из моих запасных носков, шапочки и плавок. Въедливый запах кислоты режет обоняние. Картина - живописнее не придумаешь! Через мгновение вся наша компания уже в сборе. Посчитав потери, шумно анализируем происшествие. Выясняется, что Дима, воспользовавшись моментом, когда я отвернулся, засунул-таки злополучную банку в мешок. Мы, конечно, решаем, что он и виноват во всем. А завершается наш разбор дружным, снимающим стресс смехом, многократно подхваченным эхом. И долго еще бесконечные, уходящие вверх черные стены пропасти, казалось, качаются над нашими головами в зыбком свете фонарей и хохочут над горе-взрывниками. Вот так наша затея учинить небольшой террористический акт в пропасти с треском, а точнее с грохотом, провалилась. И знаете, с тех пор у меня совершенно пропал интерес к химии!

Между тем мы стали разбираться, что же все-таки сохранилось из содержимого мешка. Оказалось, что мой гидрокостюм, лежавший вплотную к взрывчатке в отдельной капроновой упаковке, цел! (Сейчас я одет в костюм, способный защитить лишь от брызг, но в котором нельзя плавать и нырять). И это уже похоже на чудо. Ну ладно, чудеса чудесами, а возможность - самая перспективная, на мой взгляд, - пройти сифон сохраняется. И, кое-как распихав остатки имущества по другим мешкам, мы продолжили путь...

Сюжет моего рассказа, конечно, моим друзьям хорошо известен, но они живо слушают, допуская иногда шутливые комментарии, особенно о прожженных джинсах и пропавших плавках. Мы уже потеряли счет выпитым котелкам чая, и, наконец, усталость берет свое, а разговор, оборвавшись на полуслове, замирает. Мы засыпаем. ГЛАВА 4

Вернувшись после отдыха в Севастопольский ход, пройдя еще несколько уступов и ходов, мы где-то на уровне Развилки во всех ответвлениях наткнулись на узкие сифоны, которые и на этот раз мне не удалось преодолеть. И даже отснять на обратном пути Севастопольский ход мы не сумели, так как, постоянно таская с собою горный компас, где-то его повредили. Поэтому топосъемку хода я решаю поручить группе Евгения Очкина, которая в настоящее время снимала участок между 1025 м и ПБЛ 1300 и затем должна была посетить дно.

Собственно, на этом и заканчивалась основная работа на дне, и экспедиция приступила к выемке снаряжения. На четырнадцатые сутки штурма начала подъем в ПБЛ 800 группа Чабаненко. Вторая вспомогательная группа Анатолия Степанова отдыхала в ПБЛ 1300-2, побывав уже на дне. Группа Очкина ушла вниз, моя штурмовая группа готовилась к подъему и должна была освободить ПБЛ 1300-1 к приходу ребят со дна для их отдыха. Поднявшись с частью снаряжения в ПБЛ 800, штурмовики собирались передать его группе Чабаненко, которая должна была уходить с ним выше, а сами ждать прихода группы снизу. Такими переходами с передачей снаряжения и сменой в лагерях все группы планировали выйти на поверхность через 6 или 7 суток.

Однако стихия спутала все наши планы. Через несколько часов после ухода последней группы на дно, когда моя группа только начала подъем, с поверхности по телефону сообщили, что началась гроза. Сильно это сообщение нас не взволновало, поскольку дожди, в том числе и довольно сильные, были часты в период проведения нашей экспедиции, они приводили к некоторому увеличению воды на колодцах, почти не влияя на ее уровень на дне. Да и вниз вода доходила часов за 7-8, то есть за время, вполне достаточное для возвращения наших спелеологов со дна в лагерь. Поэтому план мы не меняли. При подъеме штурмовой группы из ПБЛ 1300-1 отмечалось увеличение воды на колодцах, что нам не помешало, ибо воды здесь всегда много, и она была аккуратно обвешена. Однако тревога за группу на дне росла с каждым метром подъема, и, придя за 9 часов в лагерь 800, я сразу связался по стационарному телефону с ПБЛ 1300-2. Компактные переносные телефоны, которыми группы могли пользоваться во время движения, из-за снизившегося в паводок сопротивления изоляции линии и подсевшего питания связь на большом расстоянии уже не обеспечивали. Поэтому надежно она работала только между лагерями. Так вот, после звонка выяснилось, что наши товарищи со дна не вернулись. С момента их ухода прошло уже более 16 часов, то есть примерно в два раза больше, чем им требовалось.

Дело принимало серьезный оборот, и я как руководитель экспедиции обратился с просьбой к Степанову сходить вниз на поиск группы Евгения Очкина. Группе Чабаненко, ждавшей нас в лагере, пришлось освободить место для нас и перейти в ПБЛ 600, где они должны были находиться, пока не прояснится обстановка. Движение остальных участников в пещере также было приостановлено. Потянулись долгие часы ожидания. Несмотря на усталость, спать не хотелось.

Прошло еще примерно 12 часов, и, наконец, раздался телефонный звонок. Новость была столь ужасной, что в нее было трудно поверить. Группа Степанова нашла Галерею Григоряна почти полностью затопленной. Это означало, что вода в течение нескольких часов неожиданно поднялась примерно на 150 метров! При этом никакого поступления ее сверху разведчики не обнаружили. Группа Очкина не найдена. Сообщалось также, что вода медленно спадает и что разведчики все время шли за нею, а сейчас вернулись ненадолго, чтобы известить нас о случившемся, обогреться и немного поесть.

Новость потрясла всех. В Галерее Григоряна крымские спелеологи работали второй сезон, и у всех сложилось мнение, будто она не затопляется, а закрывается только Крымский ход. Мы даже планировали разместить здесь наши лагеря и лишь по счастливой случайности избежали этого.

Одобрив действия группы Степанова, я лишь попросил его не находиться постоянно у зеркала воды, а подходить к ней ненадолго из безопасного места, отмечать уровень и сразу возвращаться, повторяя эту операцию многократно, ибо не было никакой уверенности в том, что нас не ждут новые удары в этой пропасти, оказавшейся вдруг столь непонятной и враждебной к нам. Терялось ощущение реальности, события вокруг рисовались каким-то кошмарным сном во время тяжелой болезни, но весь ужас нашего положения состоял в том, что все это происходило наяву, а наше сознание никак не могло с этим примириться. Физической болью отдавалось то, что до дна, куда пошли наши товарищи, сейчас можно было бы добраться разве что на подводной лодке! И участь их представлялась нам трагической.