Сергей Сергеев-Ценский - Блистательная жизнь

Но серьезный Мирон Мироныч этому безделью не поддался.

Иногда она грустила по своей веселой девичьей поре, говоря мечтательно:

- Бывало, соберемся и танцуем, танцуем себе, танцуем, пока гармонист наш "Тоску по родине" не заиграет... Тогда уж, разумеется, расходись по своим домам.

И добавляла к этому соблазняюще:

- Хоть бы когда в театр нам сходить!

Он же отвечал каменно-твердо:

- Ничего... Хороши и без театра...

- Ну, как же так хороши!.. Все-таки там что-нибудь иной раз увидишь!.. - убеждала она.

А он:

- Что же из того, что увидишь?.. И яблоки у соседа в саду вон висят, и мы их со двора своего тоже видим, а они все же не наши с тобой... Увидишь в карман не положишь...

Пробовала Феона Петровна дома в первое время веселиться так: встретит его, когда он только что вернется со службы, и скинет фуражку, и скажет ему таинственно и вся лучась сквозь щели узеньких серых глаз:

- А у меня медведь!

- Ка-кой мед-ведь? - отступит он боязливо.

- Такой! Настоящий!

- Где медведь? - занесет ногу назад за порог Мирон Мироныч.

- Вот он!

Тут она кидалась ему на шею и ерошила его волосы, как могла.

- Посмотри теперь на себя в зеркало, не медведь?

Но Мирон Мироныч не способен был понимать никаких шуток, - он только запомнил это, чтобы отучить ее петь.

И когда она начинала петь тонким и жалостным голосом, возясь над тем или иным по хозяйству, он подходил к окну на улицу, отворял его (или форточку в нем, если это случалось зимою) и говорил мрачно как будто кому-то назойливому:

- Это не ваша гиена воет, нет, не ваша!.. Что из того, что зверинец у вас разбежался?.. Никакого нам дела до этого нет!.. Похоже на вашу гиену?.. Ну, что же что похоже! А только это - наша гиена, а совсем не ваша!

Так понемногу Феона Петровна совсем отвыкла петь.

Уже к пятому году супружества она одомашнела до того, что когда пришлось ей быть свидетельницей на суде, где и предложили-то ей всего только два вопроса, то от волнения потеряла она за один день восемь фунтов весу.

И если думающий о смерти Мирон Мироныч без ее ведома купил чугунный крест на могилу, то она, поглощенная заботами о жизни, в первый же год замужества, проходя с базару мимо одного скромного дома и разобравши крупное объявление на его воротах: "Богословские книги, проповеди и супружеская кровать продаются", сделала тоже самочинную покупку, и, конечно, не богословскими книгами и проповедями, а супружеской кроватью вдовой попадьи украсилась спальня Мирона Мироныча.

Однако кровать оказалась несчастливой: Феона Петровна не тяжелела и говорила по этому поводу недоуменно:

- Что же это такое? Вроде как пострамление!.. Или это мне за то, что я на полотенце к образам ангела вышила, а он у меня какой-то кривой оказался?.. Ну, так разве же это я нарочно?

Но, убиваясь и оплакивая в одиночестве свою бесплодность, она неудержимо толстела.

К скромному жалованью своему Мирон Мироныч прирабатывал немного в тех случаях, когда его посылали определять убытки при маловажных пожарах. Тогда каждому хозяину хотелось, чтобы в протоколе осмотра сгоревшего было гораздо больше, чем на самом деле, и для достижения этого под протокол подсовывалась та или иная кредитка, но очень жалких качеств.

И Феона Петровна не тратила денег на пустяки: она хозяйничала толково, аккуратно, ретиво и с полным пониманием своего дела.

III

Есть иранская пословица: "Время - отец чудес"... Но время летело над домиком Мирона Мироныча, чудес же от него не было.

Может быть, они и хотели иногда проникнуть в какое-либо из пяти окошек этого обиталища, но остановились перед несокрушимой стеною безулыбочности и расчетливости, как известно не допускающей никаких чудес.

Даже когда Феона Петровна, не в меру располневшая и засыпавшая почему-то только на левом боку, вскакивала среди ночи от перебоев сердца и начинала жаловаться на страшные сны, Мирон Мироныч спрашивал несочувственно:

- Что же ты все-таки такое страшное видишь?

- Да все их же поганых, чертей! - стонала Феона Петровна.

- Гм... И что же они?.. Как же?

- Да все гонятся за мною и гонятся, гонятся и гонятся, проклятые!

- А догнать, значит, они тебя не могут?

- От них какое же еще спасенье? Возьму да проснусь со страху!

- И как же у них - все, стало быть, явственно? И рожки и хвосты видно?

- Ну, а как же еще?

Мирон Мироныч добросовестно думал минут десять, и, когда супруга вновь уже засыпала, кое-как устроившись на правом боку, он объяснял ей серьезно и спокойно:

- Это, наверно, козлы какие-нибудь тебе снились.

Тогда Феона Петровна обижалась и на то, что он ее разбудил снова, и на то, что не поверил в ее опытность, и ворчала:

- Ну вот - что я их, отличать, что ли, не умею?.. Городит черт-те что-о: коз-лы-ы!.. Пусть ты меня такой уж из дур дурой считаешь, однако ж рукавов я еще пока не жую!..

Сам же Мирон Мироныч или совсем не видал снов, или забывал их бесповоротно тут же, как просыпался. Он не хотел придавать значения снам: он находил, что и без снов жизнь достаточно загадочна и требует всегда неусыпных забот и размышлений: где и как, например, обойти? С какой поспешностью отступить? Как и чем отклонить грозящую неприятность: молчаливостью, вежливым ли поклоном, или же положиться на проворство ног?

И когда началась внезапно и грозно мировая война, он присвистнул тихо и сказал озабоченно:

- Ну вот и на тебе!.. Опять война... Давно ли была с японцем, теперь с немцами!.. Хорошего от этой истории я ничего не жду!

Война же лично его не касалась: как раз перед войною в апреле месяце ему исполнилось сорок три года, так что и в ополченцы его взять не могли.

Газет никогда не читал он раньше, не читал и теперь, а в телеграммах, расклеенных на улицах, он сначала удивлялся тому, сколько пленных берут наши армии и сколько орудий и пулеметов. Привыкший иметь дело с жилыми домами, которые большей частью и страховались в их агентстве, он сначала изумлялся: куда же денут такую уйму пленных, например девяносто тысяч?..

Он говорил Феоне Петровне ошеломленно:

- Ты пойми: ведь для них три таких города надо построить, как наш, чтобы их разместить только!

Но уже через несколько дней трех городов оказалось мало, - надо было десять или одиннадцать, а потом Мирон Мироныч потерял даже и счет этим предполагаемым городам.

В их же городе между тем дома как-то сразу перестали строить, и со страховыми делами началась какая-то непонятная странность.

Деньги падали, надо было повышать страховые, а клиенты, махая руками, говорили на это возмущенно:

- Ну вот еще! Что это выдумывать такое зря!

- Однако же, - пробовал объяснить Мирон Мироныч, - лимон вчера жена моя пошла в лавочку покупать, а прибегает оттудова сама не своя, лица на ней нет... "Что ты, Фаня? Что с тобой?.. Или сердце?.." А она: "Ты пойми: два-дцать пять копеек!.." - "Что? Лимон?" - "Лимон! А то что же еще! Ли-мон!.. Тот самый, какому кровная цена пятачок!"