Сергей Сергеев-Ценский - Искать, всегда искать ! (Преображение России - 16)

- Да, поори теперь!.. За тобой если не смотреть, ты и половую тряпку съешь, - свирепо говорил дядя Черный.

Мельком поглядел на себя в зеркало и увидел такое донельзя знакомое, свое лицо, что отвернулся.

Леня стоял в угол носом, коротенький, в белой рубашонке, подвязанной пояском, в серых штанишках, ботиночках - настоящий человек, только маленький. Стоял и плакал, - на щеке сверкала слезинка.

- Ну-с... Ты чего плачешь? - подошел к нему дядя Черный. - Канифоль есть нельзя. Видишь ли, канифоль - это для скрипки... Это тебе не апельсин... вот-с. И кроме того, это - бяка! - вспомнил он детское слово. Бяка, понимаешь?

Взял было его за плечи, но Леня отвернулся, уткнулся в угол еще глубже и всхлипывал.

- Э-э, брат, если ты будешь тут орать, то пошел вон! - сказал дядя Черный.

Сказал просто, но Леня вдруг закричал во весь голос, как кричат большие люди, повернул к нему оскорбленное лицо - лицо несомненное и тоже свое - и побежал, плача навзрыд, стуча ножонками, зачем-то растопырив руки.

И все-таки дядя Черный думал, что это канифоль: попал кусочек куда-нибудь под язык и режет. Нужно вынуть.

На кухне, куда он пришел за этим, Леня сидел уже на руках у Марийки, и Марийка вытирала ему лицо и напевала:

- Зайчик серенький, зайчик беленький, а Леник маленький, а Пушок славненький...

Леня увидел дядю Черного и отвернулся, опять заплакал навзрыд.

- Чего он? - спросил дядя Черный.

- Леник, а вон дядя, а вон дядя, - заспешила Марийка. - Не плачь, Леник, это он на Пушка так, дядя, - это не на Леню... Дядя говорит: "Пошел вон, Пушок!" А Пушок вертится - гам-гам!.. А дядя: "Пушок, пошел вон!" А на Леню зачем? Леня у нас славненький, а Пушок - мяконький, а зайчик беленький!.. А дядя - хороший, дядя знает, что Леня не любит... На Леню зачем? Это Пушок... Ах, Пушок этакий!.. Пошел вон, Пушок!..

Пушок, кудлатенький белый песик, - он тут же. Он лает по-молодому, припадает на передние лапы, визжит.

Дяде Черному становится неловко. Он идет в сад, где осень. Небо чистое, солнце. Немного холодно. В тополях шуршат, стараясь упасть, листья.

Он хочет осознать, почему неловко. Представляет: Марийка, Леня, Пушок, "пошел вон!" - и делает вывод: "У малого есть чувство собственного достоинства... Вот поди же".

II

Дядя Черный ходил по небольшому садику, где уже увяли маслины, покраснели листочки у груши и скорежилась ялапа, но все было легким и радостным: природа умеет умирать.

Видел и любил в мире дядя Черный только краски, и теперь, гуляя, представил два ярких пятна: загорелое, жаркое, широкое - лицо Марийки, и бело-розовое с синими тенями - Ленино лицо. На осенне-усталом фоне это выходило выпукло и сочно.

Осенью все тончает и сквозит, и дядя Черный молитвенно любил осень самое вдумчивое, легкое, интимное и богатое из всех времен года.

Засмотрелся на кружевные верхушки тополей и забыл о Лене, но Леня вышел тоже в сад, вместе с Марийкой. Марийка - в теплом платке, и в каком-то синеньком балахончике Леня.

- А, приятель!

Леня уже улыбался широким галчиным ртом, и опять глазенки его казались лукавыми.

В руке у Марийки были судки.

- Доглядайте за Ленечкой, панич; я пiду за обiдом.

- Да, доглядишь за ним! Он всех пауков готов съесть, - ворчнул дядя Черный.

- Нi, он у нас мальчик хороший.

Дядя Черный присмотрелся к смуглой Марийке, к ее тонким детским рукам и недетской улыбке, к узлу от платка, сутулившего ей спину, и к мелким шагам, когда она уходила.

- Ну, давай руку, пойдем.

Леня дал руку.

- Так-с... А Пушок где?

- Пушок там...

Шли степенно. Город был небольшой, южный, и сквозь деревья со всех сторон желтели старенькие черепичные крыши. И тихо было. В саду, еще молодом, в сыпучей песчанистой земле выкопаны были ямы для посадок.

- Дай-ка посажу тебя в яму, - поднял Леню дядя Черный. - Вырастешь, яблонькой будешь.

- Нет... Нет, я не хочу.

- Что же мне с тобой делать?

На площадке стоял голубенький улей в виде избушки. Подошли к улью. Чтобы не было холодно пчелам, леток его был заткнут тряпкой, и в улье было тихо.

- Спят пчелки, - сказал дядя Черный.

- Спят, - серьезно повторил Леня нахмурясь.

Земляника вылезла из грядки и разбежалась усиками во все стороны. Присели, потрогали руками землянику.

- Курочка! - увидал Леня в кустах поджарого цыпленка.

- Голубчики! - увидал он голубей на крыше.

И вдруг - Пушок. Долго крался он где-то сторонкой и выскочил внезапно, и доволен, что надул, и восторг у него на широкой глупенькой морде. Прыгает, визжит, пачкает Ленин балахончик пушистыми лапками.

- Ай! - кричит Леня.

У Пушка такой добрейший, смеющийся вид, что дядя Черный сам готов с ним играть и бегать по дорожкам, но Леня испуган. Пушок для него огромное и сложное явление: не говорит, все понимает, бегает лучше него, прыгает так, что вот-вот ухватит за нос, и лает, и чешется, и суетится, и отбиться от него никак не может Леня.

- Ай!

Вот он путается в балахончике и бежит куда-то.

- Куда ты?

- В комнатку, - плачет Леня.

- Фу, какой глупый! Пушок играет, а ты...

- В комнатку! - неутешно рвется Леня.

Осень провожает их до крылечка, берет Пушка, которого отогнали, и кружит по дорожкам его и поджарого цыпленка в веселой и шумной скачке.

III

- Дядя, расскажи сказку, - обратился к нему Леня. Говорил он твердо, даже "р" выходило у него гладко.

- Сказку? Какую тебе сказку?

Сидели они рядом на диване, и дядя Черный ощущал его теплое и мягкое тельце; но сказок он не знал.

- Так, про козу, про зайчика, - подсказал Леня. - Сказку... Марийка сказала...

- Да... Марийка тебе может насказать что угодно...

- Про козу, - опять подсказал Леня.

- Коза... На козе далеко не уедешь... Вот, коза значит... Жила-была коза, у козы были желтые глаза... Такие желтые-желтые, - понимаешь?

- Да, - серьезно качает головой Леня. - И рога.

- Это само собою... Рога длинные-длинные, а на конце закорючка, так.

Дядя Черный показывает рукой, какая закорючка, и мучительно думает: "Что дальше?" Решает: "Нужно что-нибудь драматическое".

- И, вот, значит, привели ее в комнату, козу, наточили ножик, живот разрезали...

- Не надо, - говорит вдруг Леня.

Так как дальше с козой идти трудно, то дядя Черный отчасти доволен, что не надо, но что-то в нем задето:

- Почему не надо?

- Так, - говорит Леня.

Он сидит несколько мгновений, выпятив губы, должно быть думая об участи козы, потом оживляется.

- Волки, - говорит он сияя. - А коза бежать, бежать...

Леня машет руками, подскакивает на диване: возбужден.

- Ну да, - подхватывает дядя Черный. - Коза бежать, волки за ней; она от них, волки за ней... Коза мчится во все лопатки, а волки за ней... Ну-с, а потом, конечно, - не век же ей бежать, - волки ее цоп, догнали, за шиворот, - в клочья... съели.

- Съели? - спрашивает Леня.

- Ну да, это уж штука известная: оставили бабушке рожки да ножки.