Сергей Сергеев-Ценский - Обреченные на гибель (Преображение России - 1)

- Ага!.. Не первый! Подпиши, что десятый, а то зритель этого не видит!.. И хоть он и Полифем... и циклоп, а десятого камня он так держать, как у тебя, не будет... Вот!

И быстро, как не ожидал от своего отца Ваня, он схватил тяжелое дубовое кресло, на котором только что сидел, и поднял его над головой на совершенно вытянутых руках.

- Видал?.. Это первый обломок скалы... А вот тебе десятый!

И он опустил локти почти вровень с линией плеч:

- Вот как придется десятый!

И, поставив кресло, сказал совершенно уничтожающе:

- Да ведь Полифем в это время был уже слепой!.. И только что был ослеплен Улиссом!.. Когда же он у тебя успел к этой своей слепоте привыкнуть?.. До чего прочно он у тебя стоит на каком-то тычке!.. Театральная собачка! Оперный баритон!.. А какое бы из этого одноглазого черта чудище махровое можно было сделать!.. Э-эх!..

- Да ведь это не картина, - эскиз, - пробовал увернуться Ваня, выпивая восьмой стакан. - Картина моя...

- Я знаю, что эскиз... Для мальчишки лет на пятнадцать... А тебе уж двадцать один... Дали тебе изжеванный сюжет, - тысячу двести раз этот сюжет жевали, - а ты его по-своему и взять-то не мог.

- В Академии, - тебе известно, - такие сюжеты по-своему брать нельзя... По-своему я вот буду свои сюжеты брать... - рокотнул Ваня.

- Свои?.. А у тебя они есть?.. Есть свои?.. - очень оживился отец, присмотрелся к нему и добавил решительно: - Не-ет! Ты еще глуп для своих сюжетов... глуп, как новый двугривенный!.. Ишь ты, бархатную куртку a la Гвидо Рени надел и думает, что это свой сюжет и есть!.. Свой сюжет у тебя будет, когда тебя пополам переедет!.. Колесом!.. Пополам!.. Понял?..

- Ты тогда? - удивился Ваня.

- А ты думал даром?.. Свой сюжет - болезнь... А, В, С, Д плюс обух тебе в голову!.. А, В, С, Д - это чужое, как у всякого Чичкина, а обух тебе в голову - это уж твой сюжет... Неотъемлемый, оригинальный... Пока яблочко не зачервивеет, - до Ильина дня не поспеет!.. А своего червя не заводится, - поди хоть на базаре купи, - только чтобы был!.. Без блина не масленица, без червя - не художник!.. Этого тебе в Академии не говорили?

- Не говорили, - буркнул Ваня и добавил: - А ты это в Академии говорил?

- Я?.. Я многое говорил...

Ваня вздохнул, около лица помахал платочком и, налив себе еще какой-то стакан, заметил бездумно:

- Должно быть, там об этом забыли...

- Забыли?.. Гм... И хорошо, что забыли!.. И очень хорошо, что забыли! - весело как будто сказал отец, но веселость эта была явно злая. - Что бы всяким недоноскам и делать, если бы они все помнили?.. В этом-то их и счастье, что скоро забывают... Не удивлюсь, если и меня забыли, нисколько не удивлюсь! Нет!

И посмотрел с явным вызовом на сына, но Ваня молчал.

- И не удивлюсь, и не опечалюсь, и даже... даже и рад этому не буду! - добавил с силой отец и ударил перед собою по воздуху указательным пальцем. - Потому что и радость даже в таком случае, как если тебя забыли, глупое чувство, - понял?.. Разве я картины писал и выставлял, чтобы меня хвалили?.. Я их писал, потому что хотел писать, а выставлял, чтобы их покупали... Миллионов мне не надо, и сотен тысяч не надо... И того, что у меня есть теперь, мне за глаза довольно, - на кой же мне черт выставляться, скажи?.. Чтобы тебе наследство сдолбить?

- Зачем мне наследство? - усмехнулся Ваня вполне добродушно.

- То-то... Большого наследства не жди... И никакого не жди!.. Ничего! Все постараюсь прожить... до копейки!..

- Я уж получил от тебя наследство, - просто сказал Ваня, - чего мне еще?

И с явной целью переменить разговор добавил:

- Теперь что ни выставка, все новое слово в искусстве...

- Кубизм? - быстро спросил отец.

- Кубизм устарел уже... Теперь лучизм...

- Это... где-то в журнале я видел какого-то косоротого и оба глаза на одной правой стороне... и, кажется, подписано было: "Автопортрет лучиста такого-то..." Забыл фамилию... Нет, - не выходит у наших! Вот французы на этот счет мастера!.. То растянут, например, девицу аршина на три и толщиной в вершок, и без грудей, конечно, и замажут зеленой краской, одна "революция" в искусстве!.. И журналисты ругаются, и наемные критики хвалят, и публика ломится на выставки... Потом ту же несчастную девицу сверху и снизу сплющат, как бомбу, и замажут розовым, - другая "революция" в искусстве, и опять публика ломится... Там это умеют делать. Поедешь увидишь...

- Тебя послушать, - никакого резкого перелома в искусстве и быть не может, - улыбнулся Ваня.

- Как не может? - вскинулся отец. - Может! И очень может! Это когда влезет в него дикарь!.. Очень просто!.. Вопрется, исказит все, изгадит, изломает, исковеркает, искалечит и прокричит во всю свою луженую глотку: "Новая эра!.." Разумейте, языцы, и покоряйтеся!.. Разве может дикарь не орать? Какой же он тогда будет дикарь?.. А что сам о себе орет, - это тоже по-его радость творчества и подъем!.. У него и на это есть оправдание!.. Ору, потому что ломаю и гажу!.. Ак-ком-пане-мент!..

- Так, может, и вообще, по-твоему, нет искусства? - сказал вдруг Ваня серьезно.

- Как нет? - поднял брови отец.

Ваня подумал, не налить ли еще стакан, но вспомнил, что воды уже нет в самоваре, и, отставив стакан, ответил:

- Если оно, по-твоему, не может измениться, то выходит, что его и нет, то есть, что оно не нужно совсем... То есть, если человек изменяется, а искусство не хочет изменяться, то человек его бросит и пойдет дальше один, без лишнего балласта... как легче...

- Ага!.. - еще выше поднял брови отец. - Значит, если нельзя выдавать за портреты кучу обрезков водосточных труб, то вывод из этого: нет искусства?.. Нет, из того можно сделать другой вывод!.. И я его сделал!..

- Какой? - просил Ваня.

- И я... его... сделал!.. - сузил до мелкой горошины и без этого небольшие глаза отец.

Но потом вдруг вспомнил что-то и, вскочив с неожиданной легкостью, подошел, распахивая полы халата, к столу направо, где лежали какие-то книги и папки, проворно достал там сложенную вчетверо газету и пенсне, без которого не мог уже читать при лампе, перевернул - оказалось "Новое Время" - и прочитал раздельно:

- Вот... "Аберг - студент Сыромолотов (решительная борьба)". Это... наш однофамилец?.. Ты не знаешь?

- Гм... - нерешительно крякнул Ваня; посмотрел на тугую свою левую ладонь, на отца, который уже снял пенсне и стал прежним, пристально ожидающим, еще раз крякнул и сказал наконец, катая хлебный мякиш: - Это я, конечно...

- Та-ак!.. Ты?.. До-га-ды-вался я...

Постучал старик по столу ногтями пальцев, шумно перевел дыхание, точно поднялся на третий этаж, и добавил неожиданно тихо:

- Это ты... это из каких же целей?..

Ваня перебрасывал тем временем в голове все ответы, какие он мог бы дать, и когда натолкнулся на простой детский, хотя и лукавый ответ, улыбнулся вдруг по-детски и сказал беспечно:

- Не выдержал... Зашел как-то в цирк... мускулатуру посмотреть... для "Полифема"... а там у этих борцов важности хоть отбавляй... Я и сцепился...