Сергей Сергеев-Ценский - Обреченные на гибель (Преображение России - 1)

- Да... вот как оказалось... Сын... Семен...

Сконфуженно и исподлобья поднял глаза Иртышов, нащупывая ими некосящий глаз учителя.

Павел Кузьмич отозвался на это, болтая в своем чаю ложечкой:

- А я думал, вы холостой...

И тут же Сеньке строго:

- Вы где-нибудь учитесь?

- Выключили, - ухмыльнулся Сенька; взялся было за стакан, погрел об него пальцы рук и поставил.

Все пощипывая бороду, повторил зачем-то Иртышов очень глухо:

- Выключили... да... Меня не было тогда, - я в ссылке был... Конечно, за мальчишкой некому было присмотреть...

И вдруг с большой тоской:

- Как же ты меня здесь нашел?.. Я ведь никому не сказал, что сюда пойду!.. Сам на ходу только этот адрес вспомнил!..

- Да я не спрашивал... Думаешь, спрашивал?.. Нико-го!.. На улице тебя встрел...

- Где встрел?

- Встрел, а потом пошел следом.

- А-а... А сюда как попал, - в город?

- Ну, это уж я в Крым отогреваться приехал, - захолодел. - И опять взял в руки стакан погреть пальцы.

- Как это так "приехал отогреваться"?

- Как наш брат ездит вообще, так и я. Зайчиком, конечно, а то как же еще?

- Значит, в полицию тебя уж приводили? - ожил было Иртышов и даже потянулся к нему длинной рукой, привставши.

Но Сенька только метнул в его сторону снисходительный желтый взгляд с ухмылкой.

- В полицию... Скажет тоже!.. Чудило-мученик!..

Очень встревоженно начал вглядываться Павел Кузьмич и в Иртышова и в Сеньку.

Шел уже седьмой час, когда он начинал обыкновенно править тетради, и если один Иртышов, как он думал, особенно помешать ему не мог, то теперь ему уж ясно было: помешают.

- Вы, собственно, куда же теперь, после чаю? - начал он, дернув головою, чтобы установить на Сеньке глаз.

- Как это куда? - с ухмылкой удивился Сенька, кстати хлебнув из стакана. - К нему... к папаше...

- Ну да... конечно, к папаше... Я только вот хотел выяснить...

Поглядел еще раз на часы, на две стопки тетрадок и докончил:

- У папаши вашего сейчас ведь тоже нет квартиры!

- Ты давно у нас тут?.. Где ночуешь? - опять усиленно задергал бороду Иртышов.

- А где ты ночуешь, там и я буду ночевать, - ухмыльнулся Сенька и допил, не отрываясь, горячий чай.

Павел Кузьмич нахмуренно отвернулся к окнам, а Иртышов встал, и сразу стало заметно, как он взволнован.

- Сенька!.. Брось штуки свои!.. Брось!.. Понял?

- Мм... конечно, я и в гостинице "Бристоль" ночевать могу, была бы мелочь!

- Не накрал! - крикнул Иртышов запальчиво.

- Не пофартило, - задумчиво вытянул Сенька и даже нос свой сделал опечаленным.

Павел Кузьмич повернулся от окон и удивленно упер скошенный глаз именно почему-то в этот опечаленный нос с горбинкой, а Сенька взял с тарелки ломтик булки и заработал беспечно своими разнообразными костяшками, отчетливо и с немалой скоростью.

- Вы уж меня извините, Павел Кузьмич: я с ним поговорить должен, сделал просящее лицо Иртышов.

- Я... пожалуй, могу выйти на время, - привстал Павел Кузьмич.

Однако Сенька вдруг перестал жевать.

- Говори при них, не робей! - остановил он отца и тут же весело Павлу Кузьмичу: - С чего эти секреты, не понимаю!.. Раз сынишка отца нашел, значит, ему надобность!.. Милые родители, денег не дадите ли!.. (Он подмигнул Павлу Кузьмичу.) Ну вот, попался, - значит, лезь в кошелек... Правда?

- Сенька!

- Конечно, я, может, давно уж не Сенька, все-таки крещеного имени не забыл.

- Как же ты сюда именно?.. Зачем?..

- Доктора послали на теплый воздух... "Зачем"!.. Болезнь у меня. Слышишь, сиплю как?.. Скоро сдохну!

Тем временем Иртышов сделал умоляющее лицо вполоборота к Павлу Кузьмичу, и учитель его понял, и встал, и даже двинулся к двери, но Сенька тоже поднялся, заскочил к двери сам с большой быстротою и расставил перед ним руки:

- Вот беспокойства какого я вам наделал!.. Ну разве ж я знал?.. Да он без вас застрелить меня может и вас засыпать... Он ведь бешеный!

Павел Кузьмич задергал головою, стараясь направить глаз на карманы Иртышова. Он сопел. Ему стало совсем не по себе.

- Да ты ж, змееныш окаянный, - чего ж тебе от меня надо, скажи!.. стараясь не кричать, выжал из себя Иртышов.

А Сенька спокойно:

- Рублей двадцать дашь, - хватит!.. Пока хватит, - и уйду.

И опять к Павлу Кузьмичу:

- Только при вас чтобы дал, а то обманет!.. Он без свидетелей меня сколько раз надувал!..

Очень у Сеньки был спокойный, хотя и сиплый голос, и если бы слышать его из другой комнаты и не видеть, показался бы он, рассудительно ставящий слова, сипящий, человеком с запалом этак лет сорока или больше.

- Нет у меня двадцати!.. Нет двадцати!.. Никаких денег нет!.. Ничего нет!.. - сложился Иртышов ножиком и тыкал перед собою тонкой рукой.

Черненький галстучек его выбился из-за жилета и трепался, как черный клок в рыжей бороде; очень злые стали глаза и яркие.

Абажур лампы был в форме шара, но не матовый, светлый, и Павел Кузьмич, смотревший хоть и косым, но зорким глазом, отчетливо видел, что вот-вот не выдержит Иртышов и бросится на мальчишку. А мальчишка говорил рассудительно:

- Нет, - так займи!.. Они, я думаю, не откажут!.. - и кивок красной головою в сторону Павла Кузьмича.

- Нет!.. Я?.. Как можно!.. Откуда у меня двадцать рублей? - в большом волнении бормотал учитель.

- А вы думаете, у него нет? - нежно подмигнул ему Сенька. Притворяется драной перепелкой!

- Сенька!.. Пять рублей тебе дам, и иди! - вдруг подскочил к нему вплотную Иртышов.

- Дашь двадцать! - не отступил перед ним Сенька.

- Каков? - умоляюще посмотрел Иртышов на учителя.

- Молодой человек!.. - начал было учитель, но Сеньке стало весело, он засмеялся сипло, широко обнажив все, и самые дальние костяшки своего рта.

- "Мо-ло-дой чело-век!" - повторил он, давясь смехом, и в глазах его, как стекляшки желтых бус, много было презрения.

Павел Кузьмич этим мальчишеским презрением был вздернут. Точно ученик у него в классе позволил себе такую выходку, за которую нужно его за дверь, в коридор...

- Да вы... вы... что это?.. - поднял он голос. - Вы... убирайтесь отсюда!

- Горя наберетесь! - опять рассудительный голос с сипотой. - Выгнать меня недолго, - расчета мало.

И снова к отцу, точно игра между ними шла:

- Двадцать.

Теперь уж и Павел Кузьмич стал рядом с ним, и то в его черные, косые, сильно растревоженные глаза, то в отцовские серые, от злости побелевшие, глядел этот желтоглазый мальчишка выжидающе, даже весело, весь подаваясь вперед, весь отдаваясь: хотите бить, - бейте.

- Десять дам, - больше нет... Последние... Грабь! Грабь, мерзавец!

И, засунув руку в карман, все хотел вытащить Иртышов из кошелька деньги, и слишком дрожала рука, никак не могла нащупать, не слушались пальцы.

- Двадцать! - опять так же и тем же голосом.

- Да бейте же его! - потерял терпение учитель, но, столкнувшись с желтыми стекляшками глаз над длинным горбатым носом, только отодвинулся и пожал плечом.