Сергей Сергеев-Ценский - Обреченные на гибель (Преображение России - 1)

Больница была целый городок.

Из подстриженных садиков выступали белые корпуса казенной стройки, здесь, за городом, очень крупные. Дорожки, усыпанные мелкими желтыми морскими ракушками вместо песка; аккуратные палисадники, обнесенные деревянными резными оградами... Но вблизи корпусов этих не цветами пахло, - иодоформом... Этот едкий и застарелый, видимо, запах пропитал тут, казалось, все стены домов, даже таких, на которых чернели надписи: "Контора", "Смотритель", "Старший врач".

День был солнечный, очень яркий (день, даже в камере 3-й ослепивший Дивеева); не верилось в такой день не только Наталье Львовне, - даже Макухину, чтобы мог умереть Илья. И однако, когда вошли они в главный трехэтажный корпус больницы, в полутемный, похожий на туннель коридор нижнего этажа, с асфальтовым гулким полом, и спросили (Наталья Львовна, конечно), где найти доставленного вчера раненого, вихрастый фельдшерский ученик, быстро несший куда-то гирлянду пузырьков с сигнатурками, бросил на ходу:

- Умер.

Наталья Львовна ахнула и покачнулась, Макухин ее поддержал, но не поверил.

- Постойте, - как умер?

- Вчера, в десять вечера...

- Когда звонили по телефону?.. Не может быть!..

- Не мо-жет бы-ыть! - воскликнула и Наталья Львовна.

- Как не может быть, когда я говорю? - даже обиделся ученик. Рабочий с завода - Сидорюк...

И помчался дальше, звонко шагая.

Наталья Львовна отвердела в руках Макухина, ожила, но вся дрожала от испуга. Макухин видел, каким страшным казался ей теперь этот больничный туннель из асфальта, иодоформа и серых стен.

- Не он! Только ляпает зря... Мальчишка!..

Ясно стало, что Илья не может умереть, потому что как же тогда будет Наталья Львовна?

В туннеле больничном непонятно было, что начать и куда идти. Нужно было спросить еще кого-то... И вот - опять тяжелые, но гулкие шаги: с лестницы боковой вошел в коридор большой старик в шапке мохнатой, в шубе.

- Тот самый, - узнал его Макухин. - Вчерашний... На вокзале который...

И Наталья Львовна сразу рванулась из его рук к старику. Старик уходил из коридора наружу, уже визжали блоком двери, они почти бежали, его догоняя, - и, вот опять яркость дня, и хруст и желтизна ракушек под ногами, и пестрят палисадники и стены корпусов, и лохматый старик глядит на них поочередно голубыми, как у селезня, но злыми глазами.

- Мы - к вам... - начал было Макухин, берясь за свою высокую шапку из каракуля.

- А-а... это на вокзале там... Узнал! - раздул ноздри старик, не поднимая руки к лохматой куньей шапке.

- Как его здоровье?.. Ради бога!.. - молила Наталья Львовна; маленькая котиковая шапочка непрочно держалась на правой стороне ее прически, готовая упасть.

- Здоровье?.. Как масло коровье!.. - очень зло поглядел на нее Асклепиодот.

- Вы сейчас от него? Вам что-нибудь сказали?.. Ради бога!..

- Сказали-с... От него, от него-с!.. Но видать его не видал: не допустили... Родного дядю не допустили, - может быть, вас допустят... Вы ему кто приходитесь, Илье?..

Он говорил шумовато, как всегда, и выныривал шеей из воротника шубы после каждой фразы.

- Если вас, дядю, не допустили, то меня, значит, и подавно!.. Значит, он очень плох, Илья!.. Боже мой!

И как-то сами собой покатились по ее щекам частые слезы.

- Сказали: "Особых причин для беспокойства нет"... Так буквально сказали, - смягчился старик, следя за ее слезами, как они катились по щекам и падали. - Буквально именно так: "особых причин"... Неособые, поэтому, остаются... Одну пулю, изволите видеть, нашли на диване, другая в шубе застряла, а третья - собачка - в нем...

- В нем?..

- Но сидит, однако, под кожей: нащупали... Сегодня достанут...

- Ну слава богу!.. - перекрестилась Наталья Львовна.

- Слава богу!.. И я точь-в-точь то же сказал... А вы, стало быть, с моим племянником хорошо знакомы?

- Еще бы!.. Я!..

- У-г-у... Та-ак... Да вы уж и с этим, с Алексеем-то Иванычем проклятым, не знакомы ли?

- И с ним знакома...

- Так вот через кого, стало быть, племянник-то мой... - приготовился сказать что-то ядовитое очень Асклепиодот, но Наталья Львовна перебила его, как будто сожалеющим тоном:

- Не через меня, - нет!.. Не через меня!..

А Макухин в этот самый момент вспомнил наконец, где он видел этого шумоватого старика раньше, и сказал медленно:

- Как будто видал я где-то вашу личность... Кажись, судно одно мы с вами не поделили в Керчи: вы его под хлеб фрахтовали, а я под камень...

- А-а, хлюст козырей!.. - вдруг дружелюбно хлопнул по плечу Макухина старик. - "Николая" у меня перебил, помню!.. Ну, хорошо, что не грек!.. Поэтому я тогда уступил: вижу, - свой!.. А греку ни за что бы не дался... Помню!..

Но вдруг еще что-то, видимо, вспомнил, потому что добавил, спохватясь:

- Надо мне тут в одно место слетать...

И, повернувшись к одному из корпусов, вдруг пошел не прощаясь, даже не кивнув шапкой.

- Когда же... Когда же его можно увидеть? - крикнула вслед ему Наталья Львовна. - Сегодня нельзя?

Старик остановился на полушаге, стал вполоборота и отозвался вполголоса, но едко, метнув в нее селезневый взгляд:

- А вам какая же экстренность сейчас его тревожить?.. Раз "особых причин", сказано, нет, - увидитесь в свое время.

И Наталья Львовна поклонилась ему почтительно, опять сказавши:

- Ну, слава богу, что нет!..

Это потому, что вспомнила она вдруг очень ярко разбитую ее пулей розовую лампадку и кошку с задранным кверху стремительным хвостом.

И Макухину сказала она кротко:

- Ну что же, поедем? - и пошла к воротам, но когда дошла уже, прокричал ей вслед Асклепиодот:

- В хирургическом отделении!.. В этом корпусе - второй этаж!.. А приемный день - четверг!.. В три часа!..

И, обернувшись на его крик, еще два раз подряд поклонилась ему Наталья Львовна почтительно, как девочка, и безмолвно.

- Теперь куда же? В тюрьму?.. Как там Алексей Иваныч бедный... Он, наверное, там уже? - спросила Наталья Львовна Макухина, когда отъехали они от ворот больницы.

Макухин отозвался:

- Подождем денек, - зачем спешить... Алексею Иванычу теперь сидеть долго: успеем.

- Долго?.. Как долго?

- До суда... сколько там, пока следствие... Полгода... может быть, год.

- Си-деть до су-да го-од? - испугалась она и заглянула ему в лицо, не шутит ли.

- Сидят люди!.. Ну, раз, конечно, раненый поправится, суд ему гораздо легче будет.

- Да ведь он и сам болен!

- На суде разберут.

- А теперь?.. Надо поехать к адвокату!.. - вспомнила Наталья Львовна и добавила:

- Как же это: на суде разберут, а до суда целый год сидеть?

- Да ведь раз он на такое дело шел, - должен же он знать и... и думать, что сидеть - не миновать потом!..

- Ничего он этого не знал... и не думал!

Повернул к ней все лицо в пушистых подусниках Макухин и, улыбаясь, но не осуждающе или насмешливо, а как взрослые детям, сказал:

- Значит, выходит, - вам их обоих жалко: Илью, - этого своим порядком, а Алексея Иваныча - своим?