Сергей Сергеев-Ценский - Пушки заговорили (Преображение России - 6)

- По-да-вится! - вставил Саша.

- А пока что авиатор французский, Роланд Гарро, дирижабль немецкий сбил, - обратился Геня к Сыромолотову. - Читали?

- Читать-то читал, да подумал: лучше бы гораздо было, если бы сам при этом жив остался, - сказал Сыромолотов.

- Что делать, погиб. Погиб Гарро, а какой авиатор был! Третьим после нашего Нестерова и француза же Пэгу мертвую петлю сделал! А вот о немецких авиаторах мы что-то этого не слыхали.

- Так что же, может быть, это только сердитое бессилие все эти немецкие выходки? - спросил Сыромолотов, перевернув страницу своего альбома, чтобы сделать вторую зарисовку головы Петра Афанасьевича, для чего передвинул тумбочку несколько в сторону и передвинулся на диване сам.

- Не-ет, конечно: цеппелинов таких, как в Германии, не имеют другие страны, а что касается армии...

Так как Геня тут несколько запнулся, то за него договорил Саша:

- Армия у немцев, конечно, первоклассная, да иначе они и не начали бы сами войны. Кто сам начинает, тот надеется победить, а немцы, разумеется, наперед знали, на что они идут, поэтому и пошли.

- Рассчитали! - подхватил старик. - Расчислили!.. Распределили всем роли, кто и когда должен быть разбитым!.. И поди-ка, поди-ка сделай кто-нибудь не по-ихнему, - оби-дят-ся!

Очень язвительно вышло это у старика, так что оба его племянника засмеялись, и Сыромолотов улыбнулся, но старик продолжал оживленно:

- Не о контрибуции уж теперь будет идти речь! Что контрибуция!.. Бисмарк когда назначил в семьдесят первом году контрибуции пять миллиардов ахнули французы! Ахнули и говорят: "У нас и мешков не хватит для пяти миллиардов, мешков!.." А Бисмарк, Бисмарк им на это: "Мешки вы можете заказать в Германии, у нас, у нас этот заказ примут и сделают вам мешки в лучшем виде..." Тогда контрибуцией отделались да Эльзас-Лотарингией, а те-пе-ерь, теперь, кажется так, и тело и душу, и тело и душу - вот что, все давай... Вот почему Ксюша и пишет: "Маски свои сняли..." Встал волк на дыбы и к горлу!

Старик сам себя ухватил за горло правой рукой, и Сыромолотов удивился тому, как энергично это вышло у него, почти девяностолетнего. И мысли его были трезвы, и слова он подбирал без заметных усилий. Старик ему нравился. Он подумал, что фамилия Невредимова, которую тот унаследовал от своих предков, конечно, за то и была дана, что был это кряжистый род, в котором долго не поддавались старости и не хотели расставаться с земной жизнью. Почему-то при этой мысли ему стало радостно за Надю.

- Как же, Петр Афанасьевич, вы все-таки думаете: перегрызет нам горло волк или мы его оглоблей ошарашим? - спросил он, делая последние штрихи в альбомчике.

- Оглоблю-то, оглоблю огромную мы подняли - оглоблю хоть куда, помолчав немного и глядя не на спросившего, а на свои туфли с какими-то цветочками на носках, проговорил Невредимов. - Множество людей от семей оторвали для этого волка... Да вот беда наша - царишка, царишка у нас плох! Нам бы Петра Великого сейчас, а что же этот?.. Так себе, местоблюститель какой-то!

Сыромолотов бросил взгляд на обоих студентов и заметил, что они уже слышали от своего "деда" насчет "царишки"; они слегка улыбались и смотрели на него вопросительно.

- Что касается Петра Великого, то он, Петр Афанасьевич, нам никогда бы, мне кажется, помешать не мог, - начал он, складывая и пряча свой альбомчик. - А насчет царишки тоже двух мнений быть не может. Но раз у нас имеется Дума (с большой буквы), то с такой поправкой мы уж как будто немного начали на людей походить. Другое дело - генералы!.. "Мертвую петлю" какую-то наш авиатор Нестеров сделал, - обратился он к Гене, - а есть у нас такой генерал, чтобы мертвую петлю на шею Вильгельму накинуть? Есть у нас Суворов или нет - вот что мне очень хотелось бы знать. Кто командует у нас фронтами?

- Юго-Западным - генерал Иванов, а Северо-Западным - Жилинский, - без запинки ответил Геня.

- Очень хорошо-с, Иванов, Жилинский... Кто же они такие? Какие подвиги за ними числятся? Не знаете?

- Понятия не имею.

- А вы? - обратился Сыромолотов к Саше.

- В японской кампании, кажется, участвовали, - сказал Саша.

- То есть помогали ее проиграть? Почему же они назначены на высшие посты в эту кампанию, если только всего и сделали, что проиграли ту?

Покивав головой, старик отозвался на это:

- Да, вот именно!.. Скобелева отравили в Москве, - не по шерсти, не по шерсти гладил... Против немцев вздумал выступать... А Куропаткина, Куропаткина если бы назначили, этот бы...

- До Урала отступал бы, - договорил за "деда" Саша.

- Вот Скобелева вы вспомнили, Петр Афанасьевич, - оживленно подхватил слова старика Сыромолотов, - и ведь у Скобелева в штабе художник Верещагин был!.. Никому не говорил я, что мне думалось, но раз к случаю пришлось, скажу вам: очень бы мне хотелось посмотреть своими глазами - глазами художника - в пасть этому самому волку, Петр Афанасьевич, - и вот почему я насчет генералов заговорил.

- Штаб Скобелева где был? - спросил вместо "деда" Саша.

- Там же, где были военные действия, - ответил Сыромолотов.

- А штаб генерала Иванова, я слышал, в Киеве, - сказал Саша. - А Жилинского, кажется, в Вильне, откуда до всякой пасти очень далеко.

- А если вам прямо на фронт ехать, то куда же именно? В какой-нибудь полк только, а иначе вы никаких военных действий не увидите, - сказал Геня.

- Гм... военные действия... Их вам лучше всего совсем не видеть, медленно проговорил старый Невредимов.

- Не видеть? - переспросил Сыромолотов, так как не понял старика.

- Вот именно, не видеть, - повторил тот. - Для чего вам видеть?.. Для картины, что ли?

- Для картины, конечно.

- А что же можно показать на картине? Один какой-нибудь только момент?

- Только момент, да, - согласился Сыромолотов.

- А война-а...

- Я понимаю то, что вы хотите сказать, - перебил Алексей Фомич. - Война такая, как современная, как ее уложить в одну картину? А если... если написать серию картин: десять, например, пятнадцать, двадцать?

Старик кивал головой, точно переживал слабость живописи там, где суждено, быть может, долгие месяцы творить историю десяткам миллионов людей, и, наконец, сказал:

- Десять картин - десять моментов; двадцать картин - двадцать моментов... Может быть, это дело фотографов, а художник... художник тут решительно ни при чем.

VI

У Сыромолотова давно уже составилось свое мнение о публике вернисажей, публике картинных галерей и о публике вообще.

Если на вернисажах рядом с полными невеждами в области искусства появлялись и снобы, если в галереях можно было встретить скромных с виду, но любящих живопись людей, то публика вообще была совершенно далека от живописи.

Старика Невредимова он относил, приглядываясь к нему, к публике вообще, но он был "натурой", а "натуре" позволялось говорить об искусстве что угодно: с "натурой" Сыромолотов обыкновенно никогда не спорил.