Сергей Сергеев-Ценский - Севастопольская страда (Часть 1)

- Браво! - сказала восхищенно Капитолина Петровна, хлопнула в мягкие ладони и вышла.

- Вот это... вот это... это... - заволновался капитан, разнообразно двигая головою, наконец поднял палку и положил такую печать, что задребезжали тарелочки на этажерке.

- Конечно, после такого письма пьеса эта так и не увидела света, продолжал Дебу. - Это ли не мировое могущество? Вмешаться в частные и вполне внутренние дела другой великой державы, и великая держава спасовала, как только наш царь пригрозил войной!.. А Венгерская кампания? Неизвестно, что было бы с Австрией в революционном сорок девятом году. Скорее всего, что Австрия распалась бы на несколько республик. Кто подавил движение венгров? Наш царь, как известно. И власть молодого Франца-Иосифа укрепилась, а ведь на волоске висела! Государь же наш получил название европейского жандарма... Но вот прошло несколько лет, и что же? Уж не наш император французскому королю, а французский император нашему пишет знаменитое письмо в январе и предлагает ему немедленно помириться с Турцией, "иначе, пишет он, Франция и Англия будут принуждены предоставить силе оружия и случайностям войны решить то, что могло бы быть решено рассудком". Так писать нашему царю - это значит перестать его бояться! А Франц-Иосиф!

- Негодяй! - решительно выкрикнул капитан. - Это... это - негодяй!

- Он забыл даже о том, что владеет Австрией теперь только благодаря нашему царю, и двинул против Горчакова свои войска. Это значит, что до того уж перестали бояться, что даже и самой черной неблагодарности не стесняются!.. А наш царь, говорят, до того любил этого Франца, что даже статуэтку его везде с собой возил! Однако почему же перестали бояться вот вопрос?

И Дебу оглядел не только Зарубина, но и Варю и даже чрезвычайно внимательно слушавшую Олю.

- Потому что их несколько держав, - не совсем уверенно ответила Варя, перебрав тонкими пальцами кружевную пелеринку на груди.

- Конечно! Потому что их много, а русские одни! - тут же согласилась со старшей сестрой младшая.

Но отец их выжидающе смотрел на своего квартиранта и молчал.

Квартирант же будто думал вслух:

- Отчасти, разумеется, потому, что коалиция, но это не все. Больше всего потому, что высмотрели у нас не одну ахиллесову пяту.

- Не одну! А сколько... сколько же? Две? - вдруг неожиданно зло подался к нему капитан.

- Нет, не две даже, а, я думаю, побольше, - спокойно возразил Дебу. Севастополь выбран не зря. Прежде всего он у моря, которое не замерзает, а затем к нему нет дороги.

- Как же так нет дороги? - удивилась Варя.

- Я говорю о железной, конечно. У союзников в руках самый удобный и самый дешевый путь. Пока нашей армии на выручку подойдут пешком, скажем, пятьдесят тысяч, союзники могут подвезти сто. Я думаю, что весь расчет свой они строили только на этом.

- Что вы, Ипполит Матвеич! Неужели же вы думаете, что они возьмут Севастополь? - очень обеспокоилась Капитолина Петровна, вновь появившись.

- Нет, я думаю, что может быть хуже, - быстро вскинул на нее глаза Дебу и тут же опустил их, - до того растерянное было теперь лицо у этой всегда приветливой женщины с добрым сердцем. - Видите ли, Россия и во второй половине девятнадцатого века продолжает оставаться страной крепостного рабства. Нужно сказать, что наш император одно время хотел освободить крестьян, и по этому поводу было собрано, как известно, особое совещание Государственного совета, и на нем сам царь выступал с речью, однако из этого ничего не вышло: высшее дворянство оказалось против этого проекта и в первую голову наш главнокомандующий, князь Меншиков, заядлый крепостник, потому что он владелец чуть ли не десяти тысяч крестьян. Но железные дороги и крепостное рабство, согласитесь сами, это не вяжется одно с другим. И, однако, если Россия и спаслась чем от глубокого вторжения врагов, то только своим бездорожьем. Царь наш в своем манифесте вспомнил 1812 год, но французы его, конечно, тоже помнят, и вглубь нашей страны они не пойдут, я думаю. Какой им смысл уходить от моря, то есть от своего флота, даже вглубь Крыма, не только вглубь России, если у них артиллерия, как известно, гораздо лучше нашей! Мне кажется, союзникам нет даже и смысла особенно спешить брать Севастополь. Зачем им это делать?

- Как зачем, если вся война из-за Севастополя? - как будто даже обиделась на Дебу Варя за то, что он будто дешево очень оценивает ее родной город.

И все четверо Зарубиных непонимающе переглянулись, но Дебу продолжал спокойно:

- Мне кажется, что Севастополь будет просто местом артиллерийской дуэли. Союзники вызвали нас на артиллерийскую дуэль и местом для нее выбрали нашу крепость, где самый большой арсенал на юге России. На Одессу ведь вот же они не пошли, как многие у нас думали. Они пришли туда, где мы вооружены лучше всего, и, я думаю, их единственный план - своими орудийными заводами задавить наши орудийные заводы. Наш ближайший к Севастополю пушечный завод в Луганске, но доставить оттуда пушки и снаряды в Севастополь куда труднее, чем из Англии морем, - и, конечно, по сравнению с английскими и французскими пушечными заводами это очень плохой завод.

- Что такое он... он... говорит, этот? - побледнев еще заметнее и показав набалдашником палки на Дебу, спросил тихо жену Зарубин.

Та тут же подошла к нему вплотную и положила руку на его шею, шепнув:

- Не волнуйся, Ваня, тебе вредно!

А Дебу, обращаясь в это время только к Варе, продолжал, не замечая:

- Допустим на минуту, что союзники пришли к самому Севастополю. Естественно, что их встретят орудийными залпами. Так начинается эта дуэль. Допустим еще, что они в результате этой дуэли возьмут Севастополь через месяц. Есть ли им смысл уходить отсюда дальше в Крым? Решительно никакого! Им выгоднее всего снова укрепиться в нем и ждать, когда его придут отнимать русские дивизии, чтобы снова показать им превосходство своих орудийных заводов и своих инженеров.

- Это - француз! Да! - стукнул яростно палкой и закричал, исказив лицо, Зарубин. - Вы француз, и потому вы... Как вы смеете говорить так? А?.. Как смеете?

И он поднялся, согнувшись и подавши все тело на палку.

- Успокойтесь, Иван Ильич, - кинулся к нему Дебу. - Ради бога, успокойтесь! Я ведь только рассуждаю с точки зрения союзников... То есть пытаюсь найти их точку зрения, - только! Я француз и католик, но по подданству такой же русский, как и вы.

- Вы не смеете, нет!.. Вы... вы - солдат унтерского звания, вот! И вы-ы... не смеете рассуждать! - кричал Зарубин, краснея и дергая шеей.

- Рассуждать я все-таки должен, хотя я и солдат, - примиряющим тоном обратился Дебу не только к нему, но и к Капитолине Петровне. - А говорю это затем, чтобы убедить вас поскорее отсюда уехать, так как мне будет больно, если из вас кто-нибудь погибнет. Понимаете? Очень больно! Вот почему говорю.