Сергей Сергеев-Ценский - Валя (Преображение России - 1)

Столовая как будто устроена была на очень большую семью: широкая, длинная, - и весь дом дальше представлялся таким же незаполненным, разве что старый Асклепиодот зайдет куда-нибудь один, что-нибудь вспомнит смешное и зарегочет. А Валя так любила вещи, и такая это была для нее радость: стильная мебель, статуэтки, красивые безделушки... И вдруг вот теперь остро так жаль стало всего этого своего, прежнего, всех этих милых, никчемных, бесполезных вещей, точно не сам даже, а Валя в нем по ним вздохнула (и по тому городу, и по той улице, на которой жила, и по всей земле), - вздохнула, и вот грустно стало ему: уничтожено, разбито, ничего не склеишь снова, не соберешь... Зачем это случилось?.. И, выбрав время, когда отвернулся к девочкам, шутя с ними, старик, наклонившись, тихо сказал Илье Алексей Иваныч:

- Помните гостиную розовую?.. Столовую нашу?.. Картины?.. Все раздарил и продал за "что дали"... Помните?

- Не представляю ясно, - ответил, подумав, Илья.

Тут вошла зачем-то Марья, которую дядя, указав на самовар и на гостя, назвал Марьей-пророчицей. Обличье у этой Марьи было грубое, - глаза узенькие, нос большой и рябой, руки толстые, красные... "И верно, пьет втихомолку, - подумал Алексей Иваныч. - Нет, не могла бы с ней Валя..." Все, что ни встретил здесь Алексей Иваныч, все, что ни слышал он здесь, - все было не по ней...

"А как же Илья?.." - И опять он всматривался в Илью.

Тем временем старик Асклепиодот сыпал и сыпал свое отчетливое и густое и все смешил Таню, хотя обращался к Алексею Иванычу, как к весьма приятному гостю.

И, видимо, старику он был действительно приятен, потому что вдруг тот как будто искренне сказал:

- Вот какой вечер сегодня удался: дал бог с хорошим человеком увидеться и поговорить!

А Илья сидел совсем далекий.

"Он всегда здесь с ними такой или только сейчас, при мне?" - старался разгадать Алексей Иваныч.

Только раза два за весь вечер обратился дядя прямо к Илье. В первый раз он сказал, хитровато покосившись:

- А Шамов-то!.. На мое же и вышло: теперь рачьим ходом ползет.

- Ну, что ему теперь: заработал, - вяло сказал Илья.

- Ух, за-ра-бо-тал!.. Заработал кошке на морковку, а кошка морквы и не ест, хе-хе-хе.

Во второй раз тоже так, - назвал какое-то имя и коротко бросил Илье, как о чем-то хорошо им обоим известном:

- Он мне: "Ваша миссия математически ясна..." и так дальше. А я ему сказал потихоньку: "Душевный мой паренек... Вы свою мате-матику знаете, но вы моего папаши не знали, да-с... Характер мой природный надо сначала узнать!.."

- Это уж ты, кажется, напрасно, - проронил Илья.

- Не-ет-с, он отлично понял: не напрасно вышло.

"Что это у них, общие торговые дела, что ли?.. И сюда приехала Валя!" подумал Алексей Иваныч. Он написал украдкой в своей записной книжке: "Пойдемте в ресторан" - и протянул Илье. Тот, прочитав, кивнул головой, и только что хотел встать Алексей Иваныч, как дядя, поглядев на часы (было девять без четверти), сказал, вставая:

- Ну-с, кончено... Кому говорить - говори, кому спать - спи, всяк своим делом занимайся.

Алексей Иваныч тоже поднялся, чтобы проститься с ним, но он защитно поднял руки:

- Нет, не прощаюсь! Совсем не имею привычки прощаться на сон грядущий... Завтра в добром здравии встанем, увидимся, - поздороваюсь с вами с большой радостью, а прощаться - считаю это за напрасную гордость! Точно до завтра мы с вами не доживем, а? Прощаться!.. Считаю, что это - грех!

И ушел, шмурыгая мягкими сапогами и блестя упрямым серебряным затылком, а вскоре вышли из дому и Алексей Иваныч с Ильей.

Когда Алексей Иваныч встречался с очень спокойными людьми, он всячески старался растревожить, растормошить их и, если не удавалось, - недоуменно смотрел, скучал и потом стремительно уходил. Спокойствие, даже и чужое, удручало его. К совершенно незнакомым людям он подходил так просто, доверчиво, весело, как будто и понятия такого - "незнакомый" совсем для него не существовало; и, глядя на него со стороны, довольно ясно представлял всякий, что люди как будто действительно - братья. Но вот теперь ехал он на одном извозчике с человеком, который разбил его жизнь и тем стал единственным для него, ни на кого не похожим. У человека этого был такой необычайно спокойный упругий локоть и все остальное, даже пальто и меховая шапка - необычайные, и куда он его везет, это знал он сам, а Алексей Иваныч ловил себя на мелком бабьем любопытстве: что "выйдет" дальше? Почему это случилось так, - он даже и не задумывался над этим: потому что здесь же, рядом с ними, как бы ехала она, Валя.

И во всю дорогу, пока ехали они (трое), ни Алексей Иваныч, ни Илья не сказали ни слова; да дорога и не была длинной.

Город был не из больших, уездный, только портовый, и везде бросалась в глаза эта умная людская расчетливость в постройках - вместительных, но лишенных всякой дорогой красоты, в тесноте и сжатости улиц, в чрезвычайно искалеченных тяжелыми подводами, но так и оставленных мостовых. Как будто все стремилось отсюда куда-то к отъезду и отплытию: со стороны вокзала свистали поезда, со стороны моря гудели пароходы, - с суши подвозили пшеницу и тут же грузили ее на суда... И суша и море тут были только для транзитной торговли.

- Неуютный у вас город, - сказал Алексей Иваныч, когда Илья остановил извозчика, а посмотрев на ресторан, добавил, удивляясь: - Да ведь это как раз, кажется, тот самый ресторан, в котором я обедал!

- Не знаю, тот или не тот... А вам разве не все равно?

- Нет, это, кажется, другой... Зайдемте...

Однако ресторан оказался действительно тот самый. Так же, как и давеча, сидела за стойкой толстая, сложив на животе свои обрубки, и так же горбатенькая щелкала на счетах, и сорока, чтобы снимать шляпы, и слюнявый пес, и та же самая таперша с кругами, и скрипач с платочком на левом плече, и флейтист-дирижер, лысенький, но с залихватскими усами.

- Нет, я не хочу сюда! - решил Алексей Иваныч, испугавшись, и остановился у входа в зал.

- Да уж разделись, - неопределенно сказал Илья, хотя разделся только он сам, а Алексей Иваныч все оглядывался в недоумении.

Тут человек с приросшей к локтю салфеткой, согнутый, как дверная скобка, вдруг подскочил, впрыгивая в душу глазами:

- Имеются свободные кабинеты... Угодно?.. Хотя и в вале не сказать, чтобы тесно... Пожалуйте.

В зале действительно не было тесно, но, конечно, взяли кабинет.

Теперь просто сидели друг против друга два человека, из которых один был обижен другим, как это случалось на земле миллионы раз, и к чему, несмотря на это, люди все-таки не могут привыкнуть, как не могут привыкнуть к смерти. Кажется, просто это для всех вообще, но почему же не просто для каждого? И почему Алексей Иваныч все всматривался белыми глазами своими в спокойного, - теперь уж совершенно спокойного, даже как будто веселого слегка Илью? Этой веселости Илья не выказывал ничем, - ни лицом, ни движением, ни голосом, - но Алексей Иваныч ее чуял, и его она несколько сбивала с толку: никак нельзя было напасть на правильный тон.