Сергей Сергеев-Ценский - Зауряд-полк (Преображение России - 8)

Он сел за стол привычно, - видно было, что каждый день он так же точно садился за этот стол. Ливенцев пригляделся к рукаву его тужурки, не переменил ли на другую, - нет, он был постоянен: это была та самая, заплатанная на локте.

Теперь, когда Ливенцев окончательно убедился, что Зубенко - человек с какими-то странностями, он, по своему обыкновению, весьма приблизил к нему глаза, но ничего странного в его лице все-таки не находил. Напротив, это было вполне обычное, размашистых линий, степное лицо с белесыми ресницами, от которых веяло добродушием и недалекостью; из своих наблюдений над людьми Ливенцев выводил, что подобные белесые ресницы бывают только у недалеких людей. И так как он пришелся с ним рядом, то спросил Зубенко, как будто между прочим:

- Почему вам так не понравилась военная служба, что вышли в отставку корнетом? Мне кажется, что вы именно и рождены для геройских подвигов.

- Разве я корнетом в отставку вышел? - улыбнулся Зубенко. - Я, конечно, поручиком, только теперь надел свои прежние погоны, как и полагается по закону: раз ты мобилизован из отставки, чин твой - какой был на действительной...

- Знаю, знаю... но уверен я, что вы погон поручичьих даже и не покупали.

- А зачем же мне их было покупать? - удивился как будто Зубенко, которому денщик поставил в это время тарелку супа.

- Лишняя трата денег? - подсказал Ливенцев.

- Совершенно лишняя, - согласился Зубенко.

- Что такое два с полтиной за погоны с тремя звездочками заплатить! вмешался в разговор Кароли. - Накажи меня бог, пустяк полнейший, а все-таки три звездочки, а не две! Да, наконец, купили бы еще пару звездочек за двугривенный, и все! И пока мне не прикажут снять мои погоны с тремя звездочками, а надеть подпоручичьи с двумя, я их все-таки носить буду. Но ведь у меня миллионного состояния нету, как у вас!

- Какого миллионного? - повернулся к нему встревоженно Зубенко и замигал ресницами.

- А с какого же капитала можно получать по шестьдесят тысяч дохода? причмокнул даже как-то Кароли. - Шестьдесят тысяч в год! Ого! И палец о палец не ударить! Меня, например, взять, так мне ведь сколько приходится ра-бо-тать, батенька! Родоканаки тоже не каждый год умирают! Мне сорок четыре монеты всего, а я вот - седой! - похлопал он по коротко стриженной голове, сидящей на короткой шее.

Ливенцев заметил, как густо покраснел Зубенко и с каким недоумением глядел на него Лихачев, выкатив свои румынские глаза. Даже Цирцея перестала порхать пальцами по спинке африканской собачки.

- Каких шестьдесят тысяч? - придушенно спросил Зубенко.

- Откуда у него шестьдесят тысяч дохода? - раскатисто сказал Лихачев, готовый захохотать, так как принял это за несколько странную между мало знакомыми людьми, но все-таки шутку, конечно.

- Будто бы дает французская компания какая-то за одни только недра, а имение остается имением, - три тысячи десятин! - ответил Лихачеву за Кароли Мазанка, тоже уставивший в несчастного корнета красивые, с поволокой, карие глаза.

- Вранье!.. Клевета!.. - энергично выкрикнул Зубенко. - Вообще меня, должно быть, смешали с кем-то другим.

- Вот странный человек! Не хочет даже, чтобы его считали богатым! Накажи меня бог, в первый раз такого вижу! - искренне удивился Кароли.

А Ливенцев даже пожал своими не узкими, но выдвинутыми как-то вперед плечами:

- Непостижимо!.. Я, конечно, не знал бы, что именно мне делать с миллионом, если бы он свалился мне с неба, но всякий миллион все-таки факт, как же можно его отрицать.

- Не понимаю, господа, что вы такое говорите! - как будто даже возмущенно немного поглядела на всех поочередно Цирцея. - Ведь это называется шутить над человеком, который отшучиваться совсем не умеет.

И под ее взглядом командирши, заступившейся за своего субалтерна, первым смутился вежливый Мазанка и тут же выдал Ливенцева:

- Сведения о миллионах идут вот от нашего прапорщика... Мы сами это только сегодня от него услыхали...

И так как на Ливенцева теперь обратилось сразу несколько пар глаз и белесые глаза Зубенко глядели неприкрыто враждебно, то Ливенцев тоже поколебался было и уж хотел как-нибудь замять разговор, но спросил на всякий случай корнета:

- А вы доктора нашего Монякова знаете?

- Монякова? - переспросил Зубенко и отвернулся.

- Да, того самого Монякова, с которым вы, правда, не захотели говорить дня два назад, но ведь когда-нибудь придется же вам с ним встретиться, не так ли?.. Так вот, это именно он мне о вас наговорил, представьте!.. Он вас очень хорошо знает... и ваше имение... и ваши дела с французской компанией "Унион".

- Он так вам и сказал: французской компанией? - пусто и глухо спросил после томительного молчания Зубенко.

- С французской или бельгийской... Да, кажется, именно с бельгийской, но мне показалось, что это - все равно.

- Угу... Нет, это - не все равно, - пробормотал Зубенко.

- Может быть... Он мне сказал еще, будто вы недовольны ими, этими французами или бельгийцами, что они плохо выполняют условия договора, то есть, попросту говоря, вас грабят...

- Он так и сказал вам: грабят? - живо обернулся к Ливенцеву Зубенко.

- Да, в этом роде... и будто вы начали с ними процесс.

- А он не сказал вам, кто посредничает бельгийцам этим, прохвостам? - с большою яростью в хриповатом голосе спросил вдруг Зубенко, и глаза у него стали заметно розовыми от прилившей к ним крови.

- Однако факт, значит, все-таки налицо! - торжествуя, перебил по-адвокатски Кароли Ливенцева, начавшего было что-то говорить Зубенко насчет Монякова. - Есть угольные копи, взятые в аренду бельгийцами, которые платят вам шестьдесят тысяч, но должны платить, по-вашему, гораздо больше.

Лихачев коротко кашлянул. Ливенцев взглянул на него пристально. У Лихачева был явно оскорбленный вид. Он покраснел, как от натуги, и нервно накручивал правый ус на палец.

Так как Зубенко упорно молчал, делая вид, что и ответить не может так вот сразу, - очень занят едой, - то Цирцея обратилась к нему негодующая:

- Значит, вы действительно получаете по шестьдесят тысяч в год доходу?.. А я-то думала, что над вами шутят! - и она сильно сощурила глаза.

Ливенцев заметил, что у Зубенко как-то сразу набряк, явно распух и без того объемистый нос, однако ответ его поразил еще больше наивного математика, чем его нос:

- Вы думаете, что шестьдесят тысяч за угольный пласт, как на нашей земле, это много? В том-то и дело, что мало! Очень мало!.. За подобный пласт Парамонов по три миллиона в год получает!.. Три миллиона! В год! Это вам не какие-нибудь несчастные шестьдесят тысяч! - с неожиданной выразительностью и силой сказал Зубенко.

Мазанку же, видимо, мучила другая сторона дела - размер имения Зубенко, и он спросил почему-то даже не певуче, как привык слышать от него Ливенцев, а тоже несколько хрипло: