Марион Мелвиль - История ордена тамплиеров (La Vie des Templiers)

В обвинительном акте, составленном Ногаре, имеется два новых обвинения: говорилось, что капелланы не освящают гостию по канонам мессы и что великий магистр и старейшины поклонялись идолу в форме головы бородатого человека. Однако инквизиторам пришлось признать третье из четырех главных обвинений слишком смехотворным в его первоначальной форме, ибо тамплиеры обвинялись в том, что давали, а не получали непристойные поцелуи во время приема новичков в орден.

Несмотря на солидный объем досье, в нем обнаруживаются только отрывочные сведения; в границах Франции XIV в. существовало пять или шесть командорств ордена Храма [534] Leonard E. G. Catalogue des Maisons du Temple en France, passim. ; их численный состав оценивали в четыре тысячи тамплиеров, возможно, слишком завышая его. Но число обвиняемых, о которых становится известно в ходе допросов по делу, где они свидетельствовали, не превышает тысячи. [535] 140 протоколов допросов в Париже (окт. — нояб. 1307 г.) + 72 свидетеля, заслушанных в Курии (июнь 1308 г.) + 595 собранных в Париже (март 1310 г.) + 13 протоколов допросов в Кане, 45 — в Кагоре, 6 — в Каркассоне, 7 — в Бигорре, 68 — в Клермоне (июнь 1309 г.) = 946, но эти списки частично перекрывают друг друга. Что касается остальных, то мы о них ничего не знаем; они могли сознаться или все отрицать, спастись или умереть в темнице, — их признания, запирательства, даже их судьба ускользают от нас. Напротив, бесспорно, большинство великих бальи, задержанных во Франции, признались; однако двое из них — Жерар де Виллье, командор Франции в 1307 г. ( preceptor firmiter (бессменно начальствующий (лат.) ), как говорят о нем), и Бернар де Ла Рока, командор Прованса, вероятно, сопротивлялись до конца, поэтому мы и не обнаруживаем больше, чтобы о них говорили. Командор Оверни Умбер Блан сумел скрыться, возможно, благодаря своим друзьям, судовладельцам из Марселя.

19 октября Гийом Парижский в нижнем зале Тампля взялся за дело; он велел предстать перед судом схваченным тамплиерам, которых называли не «обвиняемыми», а «свидетелями, поклявшимися говорить правду о себе и других» по формуле, используемой при монастырских расследованиях. С ошеломляющей быстротой инквизитор добился от них признания, в которых гнусность соперничает с абсурдом. Свидетельские показания были записаны нотариусами и скреплены подписью четырех или пяти свидетелей, приглашенных специально. Гийом Парижский велел присутствовать вместе с ним двум помощникам; их оружием были пытки, угрозы и обещания, а особенно убежденность узников, что они никогда не обретут свободу, кроме как путем абсолютного подчинения.

Предмет инквизиции, — писал инквизитор Бернар Ги в 1321 г., - заключается в уничтожении ересей, что может быть достигнуто только путем уничтожения еретиков; есть два способа добиться этого <���…> либо они обратятся к истине католической веры, либо они будут переданы светскому правосудию и сожжены телесно <���…> [536] Foumier P. Les Officialites au Moyen Age. Paris, 1880. P. 278, Le Tribunal de l'Inquisition; Gui B. Practica inquisitionis heretice pravitatis. Paris, 1886.

24 октября, после одиннадцати дней заточения, магистр ордена Храма сделал два признания, касающиеся отречения и плевков; он отверг прочие обвинения, но сказал, «что думает, что по отношению к нему делалось все то же, что и по отношению к другим». «Что касается меня, — добавил он, — то я давал плащ малому числу вступающих; но в этом случае я приказывал некоторым братьям отдельно руководить ими и поступать с ними так, как должно, и посредством этого я хотел показать, что мне (положено) и предписано делать».

Кажется, Жака де Моле не подвергали пыткам. В случае с магистром «непосредственные признания» представляли главную ценность, и сам Моле никогда не говорил, что пошел на уступки под пыткой. Надежда обрести свободу, поддержка Папы — единственное, что может объяснить его двойную исповедь; ибо в тот же день, давая свидетельские показания перед инквизитором, магистр повторил свои показания и перед публикой, состоящей из священников и магистров теологии, собранных в парижском Тампле. Но эта исповедь, быть может, решила участь его ордена, и хотя потом де Моле отрекался от своих показаний, ничто не смогло уничтожить эффект, ими произведенный. [537] Papsttum und Untergang. T. II. Doc. 32; письмо, адресованное Иакову II Арагонскому, 27 октября 1307 г.; Lizerand. Les Depositions de Jacques de Molay//Moyen Age, 2e Serie. T. XVII. Paris,1913.

Поскольку форма признаний была установлена заранее, неудивительно, что данные показаний совпадают. Но говоря об идолопоклонстве, палачи и жертвы в одинаковой мере утратили почву; было ясно, что никто не понимал, о чем идет речь. Идол тамплиеров — прототипом которого, возможно, был обычный реликварий — хранилище каких-либо мощей — принимает все более фантастические формы: голова человека, бородатого или безбородого, молодого или старого, с двумя или четырьмя лицами, стоящего на четвереньках; с телом человека, кошки, свиньи и т. д. Несчастный сержант из Монпеза повинился в поклонении «бафометову обличию», создавшему самый черный миф тамплиерского обвинения. Сержант говорил на языке ок (южнофранцузском) и хотел сказать о «магометанском изображении»; в итоге получилась чепуха, тогда как «Бафомет» является всего лишь провансальской деформацией имени пророка Магомета. [538] «Ira et Dolor»: «E Baphomet obra de son poder» — «И Магомет заставил заблистать свою власть» — и в той же поэме: «Они сделали мечеть (bafomerie) из монастыря Святой Марии». Такая же трансформация термина обнаруживается в шотландской балладе «Славная страна Бафоме» (Bonny Bahome), в которой рассказывается об отъезде в Сирию по обету (ср. также старорусские модификации имени исламского пророка: «Бахмет», «Бохмет»).

Напротив, от начала и до конца протоколов допросов каждый тамплиер заверяет, что он мог говорить богопротивное устами, но не сердцем, что плевал на землю, а не на Крест, что он добрый христианин и верит, что и его братья таковы же. Все они признают церковные таинства; ни один не получал секретных наставлений. Ногаре изменял и мало-помалу усиливал свои обвинения, добавив содомию и черную магию к ереси, в которой обвинял Бонифация VIII. Идол, казавшийся поначалу обычной риторической фигурой, — «они променяли свою славу на золотого тельца и приносили жертву идолам», — становится центром культа, подобного шабашам ведьм. Но тут уже инквизиторы не последовали за Ногаре. Четыре главных пункта обвинения, сформулированные изначально, остались единственными, которые за ними числились. [539] Исключение сделали лишь для инквизиторов Кагора и Каркассона, у которых уже был опыт ведовских процессов. Из того, что инквизиция отказалась вменить в вину тамплиерам какую-либо определенную ересь, предполагаемое их отступничество предстает бессмысленным, абсурдным в прямом смысле слова: они произносят заведомо ложное отречение от Бога и, плача, плюют на Крест, который протягивает им стенающий командор. Так или иначе, ни один свидетель не выглядит исповедующим иную веру, не обнаружено даже следов тайной доктрины. Под конец те, кто восходит на костер, умирают, провозглашая свою веру в Бога.