Марион Мелвиль - История ордена тамплиеров (La Vie des Templiers)

12 ноября комиссия собралась, и члены ее терпеливо прождали пять дней, но никто не был доставлен. По истечении этого времени велели призвать архиепископа Парижского, который явился сказать, что побывал в темницах, где содержались магистр, генеральный смотритель и прочие братья, и что Моле и некоторые другие выразили желание защищать свой орден. На следующий день привезли Гуго де Перо, который только попросил, чтобы не растратили имущество ордена; он отказался говорить о чем-либо ином, и его снова увезли.

26 ноября сержанты короля привели магистра ордена Храма, главного свидетеля, от которого зависело — будет ли продолжено расследование. Но Моле, как и Перо, ответил на вопрос обиняком; по его словам, он намерен изложить правду о своем ордене через свидетельства королей, прелатов и светских князей. Уполномоченные советовали ему «обратить внимание на то, что он уже признался в своей вине и вине вышеназванного ордена». Затем, чтобы дать ему время поразмыслить, они велели читать по-латыни и переводить на французский апостолические послания, назначающие следствие. Во время этого чтения, «и особенно когда прочитали, в чем названный магистр, как предполагалось, исповедался преподобным отцам, присланным Великим понтификом», Жак де Моле выказал великое удивление и заговорил о наказании, которого заслуживали подобные извращения, — на это уполномоченные возразили, «что церковь судила тех, кого она считала еретиками, и передавала осужденных светскому суду».

Историки, изучавшие материалы процесса, вопрошали себя, какова была истинная причина оцепенения Жака де Моле. Изменили или вычеркнули три кардинала некоторые части его исповеди в Шиноне? Или он думал, что исповедь, закончившаяся папским отпущением грехов, сохранена в тайне? К несчастью, Моле не осмелился продолжить до конца свою мысль, и его протест остался заведомо неясным, тогда как угроза, заключенная в ответе уполномоченных, была слишком определенной. Вероятно, присутствие Гийома де Плезиана, пришедшего якобы случайно, крайне способствовало замешательству магистра. Однако именно к Плезиану обратился Жак де Моле, чтобы испросить совета; после одного разговора наедине Плезиан публично заявил, что «любит магистра, потому что они оба — рыцари, и что он хочет помешать подвергнуть его опасности», а Моле, покоренный этим, ответил, «что хорошо видит, что рисковал совершенно запутаться вместо того, чтобы хорошенько рассудить» и попросил отсрочку на восемь дней, что и было ему предоставлено. [554] Ibidem. P. 32; Lizerand. Le dossier de l'affaire des Templiers. Paris, 1923. Doc. X, 1.

На следующий день для защиты ордена явился тамплиер Понсар де Жизи, командор Пейена, и его свидетельство, подобно удару меча, разорвало сотканную легистами сеть обвинений.

Он говорит, что все обвинения, касающиеся отречения от Иисуса Христа, плевка на Крест, мужеложства и прочих гнусностей, были ложными, и все то, в чем братья ордена (и сам он) исповедались ранее, было ложным, и они сделали сие только потому, что их пытали <���…> а также оттого, что тридцать шесть братьев ордена умерли в Париже, как и множество других в прочих местах, вследствие пыток и мучений.

Расспрошенный уполномоченными, он описал пытки, которые претерпел, и предложил себя для защиты ордена, если ему предоставят на его расходы средства ордена Храма и если он сможет посоветоваться со своими священниками-братьями Рено Орлеанским и Пьером Булонским; последний ранее вел дела ордена Храма по доверенности в римской Курии.

И поскольку брат Понсар де Жизи говорил, что боится, как бы его не заключили в более суровую. темницу, так как он вызвался защищать орден <���…> сеньоры уполномоченные приказали прево Пуатье (Филиппу де Воэ) и Жану де Жанвилю никоим образом не издеваться над ним <���…>

Что не помешало Понсару де Жизи умереть в том же году. [555] Michelet. Op. cit. T.I. P.517 (ранее 8 февраля 1311 г.).

В тот же день сержант Эймон де Барбон сказал, что его подвергали пытке три раза, что он выдержал пытку водой и что в течение девяти недель его держали на хлебе и воде. «Его тело страдало, а душа плакала, и он много вытерпел ради ордена». Три года он был привратником Заморского магистра и не знает ничего дурного ни о магистре, ни об ордене Храма.

Имеется текст указаний, данных архиепископом Парижским уполномоченным от диоцезов, обязанным «примирить» тамплиеров; инструкции полны крайней жестокости в отношении тех узников, которые «все отрицают и отрицали всегда», и по всем статьям подтверждают жалобы свидетелей. [556] Lizerand. Le dossier… Doc. IX.

Ясно, что эти свидетельства оказали действие на некоторых уполномоченных, которые отныне руководили допросами с большей мягкостью и пониманием. Если бы Жак де Моле в ходе второго допроса говорил с таким же чистосердечием, расследование могло бы принять иной оборот. Но после трех дней размышлений магистр возвратился еще более нерешительным, чем когда-либо, а в присутствии Гийома де Ногаре, явившегося наблюдать за свидетельскими показаниями, не было ничего успокаивающего. Моле подчеркнул, что он всего лишь бедный и необразованный (не знающий латыни) рыцарь, уяснивший, однако, что Папа оставил за собой право судить его вкупе с некоторыми великими бальи; ввиду этого, сказал он, говорить он будет только в присутствии Святого Отца. Тем самым магистр еще раз упустил возможность защитить орден Храма.

Продолжение расследования было перенесено на 3 февраля, но и в этот день дело, кажется, все еще не сдвинулось с мертвой точки. Жиль Эйслен отпросился; ему только что поручили охрану печати во время отсутствия Гийома де Ногаре, вызванного в Авиньон в связи с процессом, касающимся Бонифация VIII, [557] Vaissete-Molinier. Histoire de Languedoc. T. X. P. 215. Завещание Ногаре было составлено в Париже в феврале 1310 г. Ногаре и Плезиан отбыли, будучи в немилости, и возможно, они сами об этом уже знали, ибо Филипп IV, находивший, что с него достаточно, обязал их вести тяжбу как частных лиц, не позволив пользоваться во время дебатов королевским именем или авторитетом перед Курией.

Уполномоченные снова запаслись терпением до 6 февраля, — дня, когда потянулась вереница свидетелей, и резкий спад напряжения касался связанным с отъездом королевских легистов. Но равным образом очевидно, что люди короля уже занимались узниками, и только «смирившиеся», исповедь которых свидетельствовала о покорности, были приведены для дачи показаний.

В первый день были представлены шестнадцать тамплиеров, из которых пятнадцать пожелали защищать орден Храма. На следующий день их было тридцать три — двадцать два сержанта, два капеллана и — единственный в своем роде факт — семь лимузенских рыцарей, среди которых одному, Бертрану де Сартижу, принадлежит в дальнейшем значительная роль. 9 февраля комиссия допросила пятьдесят защитников, почти исключительно братьев-сержантов. Вероятно, многие из этих людей, простых и глубоко благочестивых, уповали на что-то вроде победы на «Божьем суде», полного очищения, которое бы громогласно провозгласило невиновность тамплиеров и привело бы в замешательство клеветников.