Олег Егоров - Дневники русских писателей XIX века: исследование

Жанровое содержание книжек едва ли поддается точному определению и рубрикации в соответствии с устоявшейся традицией. Сам поэт в письме к П. Бартеневу от 6 апреля 1873 г. не смог подобрать более или менее приемлемого названия своему детищу: «Вот вам тяжеловесное приношение <���…> Можете рассматривать заметки, как угодно <���…> Этот фейерверочный букет, кажется, довольно удачен <���…>» (с. 348) [28].

Подобное высказывание было не просто констатацией относительности жанровых границ уже завершенного и подготовленного к печати произведения. Здесь Вяземский исходил из принципиальных соображений эстетического характера. Как литературный старовер он все еще считал (будучи солидарен в этом мнении с Белинским периода «Литературных мечтаний»), что у нас нет литературы и что ее появлению должен предшествовать период накопления фактического материала. В восьмой книжке он писал: «<���…> мы можем собирать одни материалы, а выводить результаты еще рано».

Дневники-книжки Вяземского в жанровом отношении представляют собой арабески. Они действительно являются своего рода подготовительным материалом для будущих произведений различных жанров. В них можно найти фрагменты романа (пятая книжка), юридического и морального трактата (записи о казни декабристов), критической статьи (о стихах Батюшкова, под 22 июля 1825 г., и Пушкина под 22 сентября 1831 г.), книги очерков об Англии (20 сентября 1838 г.) и ряда других жанров.

На жанровую поливалентность в известной мере оказал влияние метод дневника. В данном случае метод следует понимать двояко: как систему работы над книжками и как принцип отбора жизненного материала. Первое значение раскрывает сам Вяземский. Он признается в том, что характер его мышления не позволял ему упорядочивать разнообразный материал: «Мои мысли лежат перемешанные, как старое наследство, которое нужно было бы привести в порядок» (книжка шестая). Следствием способа мышления стала и методика работы писателя, о которой он в «Автобиографическом введении» сказал так: «писал не усидчиво, а более урывками» (с. 306) [29].

В книжках фактически нет записей, которые, как в классическом дневнике, фиксировали бы события дня. Даже те немногие образцы, которые по манере ведения приближаются к обычной подневной записи, имеют характер фрагментарности либо строгой отобранности.

Второе значение понятия «метод» также раскрывается самим автором. Даже при беглом чтении дневника Вяземского бросается в глаза обилие сведений, которые писатель черпает не из личного опыта, не из пережитого и перечувствованного, а из «вторых рук». Это анекдоты, слухи, предания, которые не имеют абсолютной достоверности, а находятся на грани факта и вымысла. К ним относятся легенды о Державине, Фонвизине, Киселеве, Канкрине, Перовском, зарубежных исторических деятелях. Как художник Вяземский во всем этом видит типическое, выражающее суть («дух»), а не «явь»: «Соберите все глупые сплетни, сказки, и не сплетни и не сказки, которые распускались и распускаются в Москве на улицах и в домах по поводу холеры и нынешних обстоятельств. Выйдет хроника прелюбопытная. По гулу, доходящему до нас, догадываюсь, что их тьма в Москве, что пар от них так столбом и стоит: хоть ножом режь. Сказано: «литература является выражением общества», а еще более сплетня, тем более у нас нет литературы. У нас литература изустная. Стенографам и должно собирать ее. В сплетнях общество не только выражается, но и выхаркивается. Заведите плевальник <���…>» (с. 201–202).

Вяземский – автор записных книжек был родоначальником направления в данном жанре, которое активно использовало на страницах своих дневников анекдот и сказ как равноценный факту материал. К нему относятся В. Муханов, Одоевский, Добролюбов, Суворин. В какой-то степени дневники подобного содержания стимулировали проникновение сказа, анекдота, курьезного случая и в «большую» литературу (Достоевский, Лесков). По времени это совпало с публикацией книжек Вяземского (так же, как и дневника Муханова).

Насыщенность книжек подобным материалом придавала их содержанию надличностный смысл. Журнал частной жизни превращался в общезначимый род литературы. В таком дневнике субъективное начало переносило акцент с выражения на оценку. Отсюда оставался один шаг до «Дневника писателя» Достоевского и Аверкиева. А сам факт прижизненной публикации книжек уравнивал их в правах с оригинальным жанром последних.

В исследовательской литературе и издательской практике «Дневнику» Пушкина было отведено место в ряду жанров служебно-вспомогательного характера. Такая классификация наложила свою печать как на собирание и изучение материалов дневника, так и на осмысление его роли в духовной эволюции поэта.

Дневник никогда не рассматривался автономно, как самостоятельный жанр в его внутренних закономерностях и характеристиках. Первый издатель пушкинского дневника Б.Л. Модзалевский не отделял его от других историко-документальных жанров в творчестве поэта: Пушкин, – писал исследователь в 1923 г., – «пытался внести свою лепту в сокровищницу русской историографии путем собственного Дневника» [30]. Комментатор одного из последних изданий «автобиографической прозы» поэта С.А. Фомичев относит дневник к «экспериментальным поискам Пушкина в мемуаристике» [31].

Однако анализ пушкинского дневника в общем потоке «автобиографической прозы», с точки зрения жанровой недифференцированности не соответствует историческому месту этого жанра в литературном процессе эпохи и в системе жанров творчества Пушкина.

В 1810–1830-е гг. дневник был популярен во всех образованных слоях общества и осознавался как хроника личной, семейной или общественной жизни. Первый биограф Пушкина П.В. Анненков именно так воспринимал дневник поэта, называя его «журналом или дневником семейных и городских происшествий» [32]. В основе такого понимания жанра дневника лежит принцип неотобранности и незавершенности зафиксированных в нем событий в отличие от автобиографии и мемуаров, где факты проанализированы и подвергнуты цензуре памяти и сознания.

В «Начале автобиографии» Пушкин писал: «Несколько раз принимался я за ежедневные записи и всегда отступался из лености. В 1821 году начал я свою биографию <���…>» [33]. Хотя здесь дневник как будто и рассматривается в контексте «автобиографической прозы», тем не менее он отчетливо выделяется в самостоятельный жанр. Пушкин вел дневник с разной степенью последовательности и интенсивности в течение 20 лет. Уже этот факт свидетельствует о важном значении, которое поэт придавал данному жанру.