Олег Егоров - Дневники русских писателей XIX века: исследование

Однако синхронное изображение пространственно удаленных событий не является единственным принципом хронотопа у Одоевского. Дневник изобилует историями из недавнего прошлого, из николаевской эпохи. Анекдоты, исторические факты, легенды, живописующие нравы и порядки того времени, соотносятся с событиями современности по тематическому признаку. Главной темой «хроники» является панорама внутриполитической жизни пред– и пореформенного периода. Исторические свидетельства становятся своего рода камертоном хроникального повествования о современности («Чагин Алекс. Ив. рассказывал мне следующий анекдот 30-х годов», с. 171).

В сферу континуального хронотопа вовлекаются и многие образы дневника. Нередко они даются не как самостоятельные портреты или силуэтные наброски, а соотносятся по принципу синхронности. Одоевский показывает многообразие мира не только посредством параллельно происходящих событий – от этого картина получилась бы неполной, – но и соединением в одном временном ряду судеб разных людей: «Существование Путятина, как министра просвещения, производит в публике неблагоприятное впечатление <���…> Про Михайлова <���…> пишут <���…> Говорят, Бакунин убежал из Сибири и через Амур и Японию едет в Лондон» (с. 141). Пожалуй, впервые в дневниковом жанре динамика истории показана при помощи движения отдельных человеческих судеб. Здесь Одоевский-хроникер использует опыт Одоевского-беллетриста, у которого в «Русских ночах» элементами картины мира были жизнеописания великих людей (Бах, Бетховен).

Образный мир дневников эпохи изменился под воздействием основных социальных тенденций. У опытных хроникеров все чаще человеческие образы даются в негативном плане. Преобладание критического подхода, резких и односторонних оценок при характеристике того или иного человека было результатом воздействия «обличительного направления» в русской литературе и общественной жизни той поры. Этому влиянию были подвержены не только «частные лица», но и государственные деятели и высокопоставленные особы. В их дневниках критика подменяет анализ характера. Подобная тенденция имела место в дневниках А.Ф. Тютчевой, A.B. Никитенко, П.А. Валуева, Д.А. Милютина.

Новое веяние не обошло стороной и Одоевского. В его дневнике негативизм является господствующим принципом характеристики человека. Однако в системе образов дневника можно выделить несколько разновидностей, которые различаются приемами их создания.

Прежде всего, образам хроники, как и образам дневников других авторов рассматриваемой эпохи, свойственна фрагментарность, отсутствие целостности. Писатель выделяет одно качество, одну черту и с ее помощью создает характеристику. Человек таким образом умаляется, низводится до единичной психологической или социальной функции: «Издатели: плут Аскоченский, вор Башуцкий и пара помешанных: Загоскин с Бурачком» (с. 136); «Смирнов очень храбрый человек – он имеет храбрость говорить глупейшие вещи, не моргнув глазом» (с. 226); «Приехал Виндишгрец <���…> Этот старый паук пускает повсюду свои отравленные тенета <���…>» (с. 95–96).

Подобные характеристики свойственны не только отдельным людям, но и коллективным образам. Их можно было бы назвать типами, если бы не упомянутая однобокость их трактовки. До типического им не достает психологической достоверности, все сведено к социальному и – еще уже – служебному положению целой группы или сословия: «Есть люди, у которых если отнять чины, то ровно ничего не останется. Вот почему они так отстаивают чинологию» (с. 217); «Это истинно возмутительно, – и вместе грустно, ибо все-таки эти люди, довольно высоко стоящие, и которые при случае могут попасть на важные места» (с. 219).

Односторонность наблюдается и в характерах, которые строятся не на личных наблюдениях автора, но заключают в себе общественное суждение. В таких случаях разноречивые, на внешний взгляд, мнения слагаются в единое представление о человеке. Одоевский словно ставит цель – дать убедительные, максимально «объективные» доказательства того, что данный характер и не может быть оценен иначе: «Толки о <���митрополите> Филарете <���…> Толпа у тела ужасная <���…> Печали в народе не было видно <���…> больше было заметно любопытства, глазенья <���…> По Москве же ходит эпиграмматическая эпитафия <���…>

Однако как художнику, создателю типов (пусть порой отрицательных), автору «Княжны Зизи» должен быть чужд односторонний взгляд на человека. И в дневнике, несмотря на приверженность Одоевского влиятельному направлению эпохи, то тут, то там встречаются попытки подняться над «частным» и «преходящим» в человеке и обозреть его с разных сторон. И если такие попытки не приводят к созданию полноценного конструктивного образа, то причину этого следует искать в противоречии между эстетическим чувством автора и жанровой природой дневника как хроники ежедневных событий.

В случае, когда образ не укладывается в рамки расхожих суждений о нем или в социально-иерархическую страту, он содержит в себе богатое эстетическое начало, правда, не выраженное, а в виде потенции. Писатель лишь намекает на него, помечает одним или двумя легкими штрихами: «Петров-Батурин – любопытная личность в остроге; лейб-гусарский офицер» (с. 224).

Образ автора в дневнике подвержен тем же изменениям, которые претерпел в 60-е годы жанр в целом. Прямые самовысказывания Одоевского в «хронике» практически отсутствуют. Его образ создается посредством косвенных характеристик и свидетельств других людей, приводимых в тексте записей. Данную тенденцию усиливает и то обстоятельство, что Одоевский, как уже было показано выше, начал дневник в зрелом возрасте, испытывая свойственные его летам психологические изменения. Мнения посторонних людей были для него не менее важны с этой точки зрения, чем самоощущения и самооценка. В дневнике образ автора дается отстраненно. Он выступает чаще не как субъект, а как объект повествования. Интерес к чужому мнению вообще, свойственный эпохе, в частности распространяется и на личность самого автора.

Многообразны источники, из которых Одоевский черпает мнения о себе. Это статья кн. П. Долгорукова, которая полностью приводится в записи под 24 ноября 1860 г.; высказывания некой Антоновской, квартиросъемщицы в доме Одоевского, в записи под 26 декабря того же года. Порой автор конструирует свой образ, прибегая к полемике с критиками, мнения которых также дословно приводятся в «хронике». Создается впечатление, что Одоевский намеренно отыскивает и с жадностью ловит на ходу всякое суждение о себе и своей частной жизни, чтобы поскорее занести его в дневник: «Про меня, после многих толков, рассказывают <���…>» (с. 143); «В клубе зашел разговор (без меня), что ужасно скверно пишутся сенатские записки и что я над ними глаза порчу» (с. 174); «В «Будущности» <���…> посвящена мне следующая любопытная статейка <���…>» (с. 117).