Нанами Шионо - Последний час рыцарей

Отставленный главнокомандующий Занне еще находился на Корфу, но Барбариго передал ему официальный приказ возвращаться в Венецию. Веньеро отдельно предоставил ему галеру, которая должна была доставить Занне домой. Там его сразу же осудили за пренебрежение государственными обязанностями, подвергли пыткам, признали виновным и посадили в тюрьму.

Паллавичини, морского капитана, служившего под командованием Занне и много лет назад ставшего его помощником, постигла та же участь. Этих двоих признали единственными ответственными за неудачу экспедиции 1570 года.

Тем временем Венеция отчаянно пыталась удержать Кипр. И успех ее усилий во многом зависел от Рима. В крепости на Корфу Квирини и Канале, в чьи обязанности входила мобилизация венецианских морских сил, много дней вели серьезные и обоснованные дебаты. Веньеро председательствовал на этих встречах, поэтому придворная духота и торжественность оказались здесь лишними. В споре сцепились обожженные боями командиры. Они распалялись в дискуссии, но все понимали, что ожидало Кипр весной.

Коренные корфиотцы были греками. Так как остров на протяжении более чем четырехсот лет оставался венецианской колонией, здесь оказалось немало выходцев из Венеции. И ко второй половине XVI века крови настолько перемешались, что даже по фамилии стало уже невозможно определить происхождение человека. А на двух других важнейших аванпостах республики, на Крите и Кипре, ситуация складывалась совсем иначе.

Хотя оба острова находились во владении Венеции столь же долго, как и Корфу, местные жители не были преданы республике, как корфиоты. На Крите колонисты так породнились с местными, что здесь нередко вспыхивали мятежи против венецианского правительства. Зато на Кипре, формально отошедшем в республиканское владение около века назад, разделение на венецианцев-правителей и греков-подданных оказалось довольно ощутимым.

Еще от Крита и Кипра Корфу отличали природные условия. На Корфу был прекрасный мягкий климат, там располагалось множество водоемов, озер, окруженных кипарисами. Венецианец менее всего желал умереть и быть похороненным на Кипре или Крите, поскольку отношение корфиотов оказывалось совсем иным. Островитяне с одинаковым почтением ухаживали за могилами умерших местных жителей и венецианцев.

На Корфу Агостино Барбариго остановился в доме одного здешнего влиятельного купца. Тот только что вернулся из Константинополя, куда ездил по делам. В Венецианской республике солдаты и торговцы часто делили кров таким образом. При необходимости военные плавали на торговых судах, а купцам в любое время могли предоставить в пользование боевой корабль. Постоянная нехватка населения в Венеции создавала спрос на «многостаночников» — людей, способных работать в разных качествах, становиться и дипломатами, и политиками, и солдатами, и купцами.

Торговцы, как правило, являлись ценным источником новостей. Так, от хозяина дома Барбариго получил подробную информацию о ситуации в Константинополе, где вовсю кипели антивенецианские страсти.

Барбариго знал: в течение последнего года посол Барбаро находился под домашним арестом в венецианском посольстве в Пера, но детали не были известны. Наверное, только Совет Десяти оказался в курсе всего. В сенате говорили, что Барбаро, несмотря на ограничения, продолжает присылать отчеты.

В соответствии с рассказами корфиотского купца иногда эти отчеты попадали в руки туркам. Но им не удавалось расшифровать кодовый язык текстов. Тогда турецкие чиновники шли к Барбаро с требованиями разъяснить написанное. И тот соглашался.

Барбаро расшифровывал им собственные послания, опуская те части, о которых не следовало знать, озвучивая лишь маловажную информацию. Купец хохотал, рассказывая об одной из таких сцен, свидетелем которой он оказался. Торговец поражался, насколько убедительно Барбаро дурачил турок.

Но Барбариго ни словом не обмолвился о своем роде занятий.

Нужно признать: даже в самых непредвиденных и трудных ситуациях жизнь не перестает идти своим чередом. Весной 1571 года Корфу, казалось, вот-вот взорвется от напряжения. Но в воздухе каждый день все сильнее пахло опьяняющей свежестью, характерной для этого времени года; на острове распускались цветы. Перед домом торговца раскинулось маленькое озерцо. А через пару месяцев должен был начаться сезон бризов, от которых вода покрывалась рябью. Но пока была весна, в озере дрожали изумрудные отражения кипарисов…

Агостино Барбариго вспомнил утро, когда покинул Венецию.

Сам дож со своими депутатами и почти весь сенат явились к докам, чтобы проводить флагманский корабль. На доже был ослепительный костюм, по правую руку от него стояла жена главнокомандующего Веньеро, а по левую — супруга Барбариго. Обе надели роскошные торжественные платья. Из Сан-Марко с колокольни церкви доносились праздничные перезвоны, отдавался эхом пушечный салют. Орудия стояли на выстроившихся по обе стороны флагмана лодках.

Малиновый корабль отчаливал, венецианский флаг, развеваясь на самом верху мачты, сверкал на солнце золотой вышивкой. Люди столпились в доках Сан-Марко и на набережной Скьявони, глазея на торжественную процессию военных судов, следовавших за флагманом адмирала Барбариго. Каждый верил, что этот год принесет окончательную победу над турками.

Барбариго стоял на палубе и прощался с провожавшими, как вдруг узнал в толпе женщину, которую любил. Он сам себе удивился, как смог ее различить. Но она, казалось, выделялась среди всей массы, теперь он больше никого, кроме нее одной, и не видел. Он поймал и удерживал взгляд Флоры, понимая, что по-настоящему любит ее. Ее сынишка стоял рядом и, как и все вокруг, кричал и махал руками.

Когда стало известно, что Барбариго станет правой рукой главнокомандующего, когда назначили день отплытия, мальчик умолял Агостино взять его с собой. Ведь говорили, что Паскалиго, капитан одной из сопровождавших Барбариго галер, берет с собой двенадцатилетнего брата.

Но Агостино категорически отказал мальчику, ссылаясь на то, что тому исполнилось всего одиннадцать. Конечно, мальчишка утверждал, что скоро ему тоже исполнится двенадцать лет, как и этому счастливчику, брату Паскалиго.

Однако Барбариго был неумолим. «В таком возрасте, — доказывал он, — даже один год имеет огромное значение».

Мальчик был расстроен, но больше не настаивал. И дело было не только в возрасте. Барбариго чувствовал сердцем, что сыну лучше было остаться с матерью.

В тот вечер, когда Агостино сообщил о том, что скоро ему предстоит уехать, Флора не проронила ни слезинки. Она лишь произнесла глухим голосом: «Если с тобой что-то случится, я этого не переживу». До того как Барбариго появился в ее жизни, она жила одна и сама растила сына. Но теперь, прикипев к нему всей душой, женщина утратила былое мужество.