Анна Романова - Петр Первый. Император Всероссийский

Екатерина крепко спала, разметавшись на постели. Распущенные волосы укрывали подушку черным шелковистым покрывалом, скулы царицы нежно розовели в свете горящей на столике свечи, а белоснежная ночная сорочка волнующе оттеняла смугловатую кожу шеи и груди.

– Ангел мой, – простонал царь и заключил жену в крепкие объятия.

Та от неожиданности забилась, однако поняв, что супруг, наконец, почтил ее своим вниманием, постепенно расслабилась. Несмотря на грубоватую остервенелость, с которой Петр целовал Екатерину, она была довольна. Его страсть к ней еще не угасла, а, значит, камер-фрейлину Марию Гамильтон можно будет безболезненно отослать в какое-нибудь загородное имение, где она уже не будет раздражать царицу своим самодовольным видом.

Однако не так вышло, как планировала Екатерина. Похоже, у ее фрейлины имелось немало врагов – кто-то шепнул царю, что та тайно убила своего новорожденного ребенка и вдобавок распространяет об императрице грязные слухи. Лично явившись в покои Марии среди ночи, Петр велел своим стражникам скрутить бывшую любовницу и обыскать ее будуар. Вывернув сундуки и комоды, те обнаружили на дне ларей алмазные и бриллиантовые украшения, завернутые в неприглядные тряпицы. Помимо этого, было найдено несколько дорогих платьев царицы, а также другие вещи, которые явно не могли принадлежать простой фрейлине.

– Это не мое! Мне подкинули! – истерично визжала Гамильтон, которую в одной рубахе волоком вытащили из будуара и бросили в холодную камеру тюремной башни.

Петр пришел к ней спустя несколько часов. В руке царь держал длинный черный кнут. Мария зарыдала и бросилась ему в ноги.

– Пощадите, государь, пощадите! – захлебывалась истерикой женщина.

Наблюдая за трепетным отношением Петра к Екатерине, она была уверена в том, что царя легко заставить есть с руки. Однако Мария слишком поздно поняла, что единственной рукой, с которой Петр ел, была рука его горячо любимой жены. Остальных же он просто использовал – и в последнее время использовал очень жестоко, не гнушаясь избиением и унижением любовниц.

– Говори, Машка, – с недоброй ухмылкой произнес Петр и поднял руку с кнутом. – О чем думала, воруя драгоценности у самой императрицы?

Кнут просвистел в холодном воздухе и оставил на полуобнаженных плечах взвизгнувшей фрейлины багровую полосу.

– Виновата! – закричала та, ясно увидев в сумасшедшем взгляде Петра свою погибель. – Клянусь, бес попутал, пощадите, государь, в жизни больше чужой крошки хлеба не трону, только пощадите!

Мария припала к царским сапогам и начала их исступленно целовать. Острая боль рассекла спину – женщина скорчилась, тихонько подвывая и заливая слезами ледяной каменный пол.

– Почто на императрицу клевету наводила? – размеренно продолжил Петр, рукоятью кнута приподняв залитое слезами лицо Марии. – Злом на добро отвечаешь, девка гулящая?

Он размахнулся и кнутовищем ударил фрейлину по лицу. Ярость снедала его безмерно. Петр покинул камеру фрейлины только через три часа, велев стражникам не давать пленнице хлеба и воды, а также не реагировать ни на какие мольбы.

– До завтра не сдохнет, а дальше уже значения не имеет, – задумчиво проговорил куда-то в сторону царь, у которого до сих пор тряслись руки от ярости, которую он не мог обуздать.

На городской площадью занимался красноватый рассвет. Первые лучи восходящего солнца осветили зловещий эшафот, на котором невозмутимо возвышался палач. Площадь была заполнена простым людом, явившимся посмотреть на казнь детоубийцы, воровки и прелюбодейки Гамильтон. Женщины лузгали семечки и воодушевленно шушукались, а изрядно поддавшие с утра мужики отпускали пошлые шуточки и злорадно гоготали.

Петр неспешно прохаживался перед эшафотом, заложив руки за спину, чтобы его напряжение было не так заметно. Он не позволил Екатерине присутствовать на казни ее фрейлины и мягко проигнорировал все просьбы императрицы о помиловании заблудшей души. Зверь уже почуял свежую кровь и не собирался останавливаться, оставляя жажду мести неудовлетворенной. Откровенно говоря, Петру не давало покоя еще кое-что. Младенцы, убитые фрейлиной, могли быть от него – вот этого царь уже точно не мог спустить. Пренебречь царской кровью, уничтожить плоть от его плоти… нет, эта тварь все-таки будет гореть в аду за свои злодеяния!

Внезапно толпа оживилась, загомонила, заулюлюкала – на помост вывели ссутулившуюся Марию. На фрейлине было легкое белое платье, украшенное черными шелковыми лентами, – последний дар императрицы. Из толпы полетели огрызки яблок, камни и проклятия. Петр взошел вслед за осужденной и поднял руку, призывая народ к тишине.

– За преступление против короны, – начал царь, ходя кругами вокруг дрожащей от холода и страха Марии, – за распространение сплетен о Ее Величестве Екатерине I…

Петр остановился перед белой как мел любовницей и требовательно протянул руку к палачу. Тот почтительно вложил в нее длинный обоюдоострый меч, сверкнувший на солнце слепящим бликом, и отошел на край эшафота.

– На колени, девка, – царь указал кончиком меча на отполированную телами казненных деревянную плаху и снова ощутил то тяжелое возбуждение, которое накатывало на него, когда он поднимал на кого-то руку. Бледные губы Марии страдальчески искривились, но она решила не затягивать и покорно стала на колени, положив голову на плаху. Толпа напряженно замерла.

– Царским указом камер-фрейлина Мария Гамильтон приговаривается к отсечению головы, – провозгласил Петр.

Из глаз Марии потекли слезы. Широко размахнувшись, царь с силой опустил меч на обнаженную шею женщины – острая сталь мгновенно отсекла голову от туловища, и та покатилась по эшафоту, глядя в небо остановившимися мокрыми глазами.

Несколько секунд Петр стоял безмолвно, смотря на обрубок шеи, из которого толчками вытекала алая жидкость. Затем резко сделал шаг к лежащей голове, поднял ее за волосы и, не обращая внимания на кровь, которая пачкала рукав его мундира, крепко прижался ртом к мертвым губам, поцеловав ее у всех на виду долгим и страстным поцелуем.

Все ахнули, а он, оторвавшись от мертвых губ, как ни в чем ни бывало произнес:

– При обезглавливании рассекается кожа, шейные мышцы и артерии. Позвоночник разделить сложнее всего, ибо его костная структура препятствует свободному прохождению меча. Впрочем, при проявлении достаточной силы и умения позвонки легко разрубаются вместе со спинным мозгом, прекращая деятельность мозга и прочих человеческих рефлексов.

Закончив сию странную лекцию, царь небрежно бросил голову Марии палачу, коротко бросив «В кунсткамеру ее!», и удалился во дворец.