Кирилл Резников - Запросы плоти. Еда и секс в жизни людей

В галантном мире кавалеры и дамы занимались постоянной игрой в охоту. Был охотник – восхищенный мужчина и был драгоценный трофей, – снисходящая к мужчине женщина. Игра стала ритуалом, даже когда взаимный интерес отсутствовал. Мужчина все равно спрашивал: «Когда Вы меня осчастливите?», а дама, благосклонно улыбаясь, обещала взглядом все радости ее сада. «Я не теряю надежды», – говорил мужчина, целую ее руку, и устремлялся к другой даме либо под предлогом амурных дел спешил в домашнюю лабораторию (увлечение наукой в свете считалось чудачеством). Символом куртуазности Галантного Века может служить картина Жана-Оноре Фрагонара «Счастливые случайности качания на качелях» (1766), где прелестница в розовом платье, раскачиваясь на высоких качелях, кокетливым взмахом ноги сбрасывает туфлю, наблюдая за восхищенным юношей, взгляду которого открылись прелести, таящиеся под платьем. Следует заметить, что молодые женщины тогда панталон не носили. Юношей был заказчик картины, барон де Сен-Жюльен, а девушкой его возлюбленная.

Жан-Оноре Фрагонар. Фрагмент картины «Качели». 1767. Собрание Уоллес. Лондон. Wikimedia Commons.

Идеалы физической красоты в Галантном веке изменились по сравнению с Ренессансом. От людей уже не требуются мощные сильные формы. Мужчина обычно предстает на картине одетым. Он изящен, уверен в себе, безупречно носит камзол. Если изображен обнаженный герой античной мифологии, то у него гладкое и стройное тело Адониса, а не мышечное Геракла. Женщины изящны, хотя их изящество не исключает покрывающего тело жирка, заметного у красавиц Буше, самого модного художника Версаля. Но чаще женщин изображают раздетыми частично и не из скромности, а для подчеркивания эротизма обнаженной части тела – груди, ног или ягодиц. Эдуард Фукс, автор «Иллюстрированной истории нравов», впервые опубликованной в начале ХХ в., делает глубокое замечание, что если искусство Ренессанса дает тело цельным, то искусство XVIII в. дробит тело женщины на части, чтобы любоваться каждой из них. [480]Таким путем возможности наслаждения женской красотой увеличиваются многократно. Возникают такие произведения искусства как ваза для фруктов из версальского дворца Малый Трианон, имеющая форму совершенной по красоте женской груди. [481]

Франсуа Буше. Отдыхающая девушка (Луиза О’Мёрфи). 1751. Музей Вальрафа-Рихарца. Кёльн. Фото: Web Gallery of Art Wikimedia Commons.

Дробление женского тела в искусстве лишь отражало ситуацию в жизни. Дамы предлагали наслаждаться тем, что они желали открыть или на что хотели намекнуть. С этой целью использовались мушки, которые наклеивали не только на лицо, но на шею, верхнюю часть груди, между грудями и даже под грудью. Искусство поднимания юбок по разным поводам достигло совершенства. Подвязки на чулках носили уже выше колена, а не под коленом. В чулке нога считалась одетой. Разрешение поцеловать грудь и ножку давали охотно и прилюдно. В том числе, поцелуй колена. Но выше колена целовать имел право только любовник. Поцелуи ножек открывали возможности любоваться всеми дамскими соблазнами. Ведь молодые женщины презирали панталоны; их носили только старухи. Знатные дамы устраивали приемы во время утреннего туалета, когда они были неглиже, иными словами, полураздеты. Принимали гостей и во время купанья, лежа в ванной, накрытой покрывалом. Но иногда уходила понятливая служанка, помогавшая даме, и случались разные разности с покрывалом, о чем повествуют романы тех лет.

Не приходиться удивляться, что в аристократических кругах господствовала вседозволенность. Ревность была не в почете, ревнивец подвергался насмешкам. Не поощрялось и излишнее желание предъявить право собственности на партнера. В парижских полицейских протоколах XVIII в., среди аналогичных сообщений встречается следующее:

«Графиня Мазоваль сказала сегодня утром одному советнику парламента, который жаловался на ее неверность: «Разве я давала вам какие-нибудь надежды». Он спал с ней всего один раз». [482]

Так было не только во Франции, но везде в Европе, так было в России. Дворы российских императриц славились легкостью нравов. О любовниках Екатерины II говорили во всех европейских салонах. В высших кругах России, как и в Европе, ревность не приветствовали. Пушкин приводит следующий исторический анекдот: «Князь Потемкин во время Очаковского похода влюблен был в графиню ***. Добившись свидания и находясь с нею наедине в своей ставке, он вдруг дернул за звонок, и пушки кругом всего лагеря загремели. Муж графини ***, человек острый и безнравственный, узнав о причине пальбы, сказал, пожимая плечами: «Экое кири куку»! [483]Стоит добавить, что графиня *** – княгиня Е. Ф. Долгорукова, урожденная княжна Барятинская, а граф *** – генерал-поручик, князь В. В. Долгоруков; оба из знатнейших родов России. [484]

Высший свет с его нравами не есть портрет всего дворянства XVIII в. Среди дворян, особенно в провинции, было много людей религиозных, с традиционными взглядами на семью, далеких от куртуазных игр придворных кругов. Мироновы и Гриневы в пушкинской «Капитанской дочке» из их числа. Были такие дворяне и во Франции. После казни якобинцами короля и королевы они пошли в шуаны и вместе с крестьянами воевали в Вандее за Веру и против революционного террора «друзей человечества», а не порхали бабочками при европейских дворах.

Среднее сословие, в массе своей, было чуждо морали аристократов. Преобладали буржуазные ценности: стремление приумножить унаследованные капиталы, заключить выгодный брак, воспитать наследника, продолжателя фамильного дела. Буржуазная мораль подразумевает святость семейных устоев, но скорее формальную, чем по существу. Супружескую верность соблюдали далеко не все мужья, многие охотно посещали дома терпимости. Хорошенькие жены жертвовали добродетелью (часто, не без приятности) ради процветания семьи. Успех торговли галантереей зависел от ловкости жен купцов, разносивших модные вещи клиентам на дом, а карьерный рост чиновника от благосклонности его жены к начальнику. Говоря словами Мольера: «Поделиться с Юпитером – не значит опозориться». [485]Правда, Мольер имел в виду не столоначальников, а королей. Но в большинстве своем люди среднего сословия предпочитали выглядеть добропорядочно. Здесь проходила граница дворянского и буржуазного разврата. Первый – открытый, с улыбкой на устах; второй – тайный, стремящийся соблюсти приличия.