Георгий Шавельский - Воспоминания последнего Протопресвитера Русской Армии и Флота (Том 1)

1-го вечером и 2-го февраля утром я совершал богослужение в большой униатской Львовской {174} церкви (кажется, Св. Николая). За богослужениями храм был переполнен молящимися, главным образом - униатами. Мужчины и женщины подходили ко мне под благословение, принимали на всенощной помазание елеем, причем все целовали мне руку.

У меня тогда явилась мысль: значит, они не делают различия между мною и своими священниками; значит, они считают, что мы одно с ними по вере, что мы им - свои. Зачем же мы хотим подчеркивать торжественно и всенародно, что они для нас чужие, что мы совсем другое, чем они? Зачем мы толкаем их на непосильный, может быть, для многих из них вопрос: если мы не одно с ними, то что же такое мы? Зачем, требуя обрядовой формальности - отречения от папы и filioque, т. е. от догматов, которые для них и непонятны и безразличны, зачем мы подвергаем их возможности невероятных опасностей? Ужель для того только, чтобы выполнить букву в данном случае мертвого закона? Тяжело, больно было на душе.

Из Львова я направился на позиции осаждавшей Перемышль нашей армии. Там я виделся с командующим армией генералом Селивановым и с множеством военных священников. Как и гр. Бобринский, все они отрицательно относились к производившемуся воссоединению. Некоторые при этом рассказывали о насилиях над нежелавшими присоединяться униатами, делавшихся некоторыми нашими "миссионерами" при участии "ревнителей" - чинов полиции. Тут же они просили у меня указаний, как им поступать, когда оставшиеся без священников, убежавших или погибших, униаты просят их совершать богослужение, исполнять требы и пр.

На обратном пути, во Львове, я виделся с преосвященным Трифоном (викарий Моск. еп.), исполнявшим тогда обязанности штабного священника в VII армии.

Он также отрицательно относился к политике архиеп. Евлогия.

{175} Вернувшись в Ставку, я доложил Верховному о впечатлениях своей поездки, не умолчав и о воссоединениях. Великий князь беспомощно пожал плечами:

- Что я могу сделать? Вы же знаете: я просил Государя, Государь обещал. Я отлично понимаю, что от их воссоединений, кроме неприятностей и осложнений, ничего нет. Обождем еще.

По поводу же заявленной военными священниками просьбы я 17-го или 18-го февраля обратился в Св. Синод с таким рапортом:

"Военные священники просят у меня указаний, как им поступать, когда оставшиеся без своих священников Галицийские униаты обращаются к ним с просьбами о совершении треб и богослужения. Если отказывать униатам в их просьбах, то они пойдут к римско-католическим ксендзам, после чего навсегда будут потеряны для православия; если же требовать от них торжественного присоединения и торжественно присоединять их к православной церкви, то, в случае обратного занятия австрийцами галицийской территории, воссоединенные будут обвинены в государственной измене и подвергнутся казни. Так как основные пункты, отличающие унию от православия - догматы о filioque и о главенстве папы - для простого униатского народа - пустой звук, и так как простецы-униаты считают себя заодно с православными, то не следует ли самый факт обращения их к православному священнику считать за воссоединение и без шуму и всяких предварительных торжественных формальностей не отказывать им, при отсутствии у них своего священника, ни в совершении богослужения, ни в исполнении треб. Прошу дать мне соответствующие указания".

Ответа на рапорт я не получил. В ноябре 1915 года, когда я был присутствующим в Св. Синоде, во время одного из вечерних заседаний Синода я увидел на столе большое дело о Галицийском {176} воссоединении. Взяв его, я разыскал свой рапорт. Мой рапорт был пришит к делу. На левой стороне его рукою Управляющего Канцелярией Св. Синода была сделана приписка: "Г. обер-прокурор приказал настоящего рапорта Св. Синоду не докладывать". Г. синодальный прокурор всё мог...

В начале апреля в Ставке стало известно, что Государь посетит Львов и Перемышль. Верховный был против этой поездки, - это я слышал из уст самого Верховного, - опасаясь, между прочим, покушения на жизнь Государя. Другие находили поездку преждевременной, так как еще нельзя было считать Галицию прочно закрепленной за нами. Кажется, сам Государь настоял на поездке.

4-го апреля Верховный поручил мне заблаговременно выехать во Львов, чтобы к царскому приезду наладить церковную сторону встречи.

- А то напутают. Бог весть, как. Передайте архиепископу Евлогию мою просьбу, - добавил великий князь, - чтобы встречная речь его была коротка и не касалась политических вопросов.

Накануне приезда Государя я прибыл во Львов и прежде всего направился к архиеп. Евлогию. Беседа наша была очень согласной, пока мы устанавливали разные подробности церемониала встречи, но архиепископ обиделся, когда я передал ему просьбу великого князя.

- Как же это можно, чтобы речь была короткой?.. Разве можно тут обойти политику? Разве не могу я, например, сказать: "Ты вступаешь сюда как державный хозяин этой земли?" - волновался архиепископ.

- Я думаю, - ответил я, - что нельзя так сказать, так как война еще не кончена и никому, кроме Бога, не известно, будет ли наш Государь хозяином этой земли. Пока она - только временно занятая нашими войсками.

- Ну как же это? - настаивал архиепископ.

{176} - Я вам передал просьбу великого князя, а дальше, владыка, ваше дело, - ответил я.

Государь прибыл во Львов в 5 ч. вечера. Духовенство и масса народа долго ждали его в храме. При встрече Государя архиеп. Евлогий произнес длинную, политическую речь. Государь слушал спокойно. Великий князь всё время волновался, кусая губы, переминаясь с ноги на ногу, по временам как-то странно взглядывая на меня.

В 8-м часу вечера в великолепном дворце наместника Галиции был очень многолюдный обед: из духовенства были приглашены архиеп. Евлогий и я.

Архиепископ Евлогий прибыл во дворец в приподнятом настроении, волнуясь, должен ли он ехать в Перемышль для встречи Государя.

- Я спрошу у великого князя, - предложил я ему и направился к стоящему недалеко от нас Верховному. Великий князь нервничал.

- Встреча хороша, но речь-то? - обратился он ко мне прежде, чем я успел сказать ему слово.

- Я передал архиепископу Евлогию просьбу вашего высочества, - сказал я.

- Верю, но разве можно что-либо с ним сделать? - ответил мне великий князь.

- Архиепископ Евлогий недоумевает: нужно ли ему ехать в Перемышль для встречи Государя, - обратился я.

- Нечего ему там делать. Вы встретите, - был ответ великого князя.

По пути в Перемышль Государь задержался на смотру VIII армии. После смотра командующий армией генерал Брусилов был пожалован званием генерал-адъютанта. Рассказывали, что, принимая от Государя генерал-адъютантские погоны и аксельбанты, Брусилов на глазах у всех поцеловал руку Государя.