В. Духопельников - Крымская война. 1854-1856

13 сентября 1854 г. союзный флот подходил к Евпатории. Солдаты и матросы союзного флота смотрели на пустынный берег, покрытый красноватым песком. Не только берег, но и город, в бухту которого входили суда, казался совершенно покинутым. Евпатория была занята без боя. На берег без какого-либо противодействия со стороны русской армии высадилось от 60 до 64 тыс. французов, англичан и турок.

Младшие российские офицеры высказывали возмущение по поводу бездействия своего командования. В одном из писем мы читаем: «С сентября началась высадка неприятелей без всякой помехи с нашей стороны! Два, три полка с артиллерией могли бы порядочно поколотить высаживавшегося – закаченного на море – неприятеля!.. Но наши равнодушно смотрели на эту высадку, даже не сделали никакого распоряжения о прекращении перевозки товаров по Крыму! Зато неприятель на другой же день после высадки отбил 400 пар волов, везших в Севастополь муку и спирт!.. 15 сентября было маленькое артиллерийское дело, ничем, впрочем, не окончившееся, но неприятель уже успел подойти к нам верст на 10 или даже ближе, потому что вечером и ночью лагерь его был виден с нашей позиции».

Союзное войско, отдохнув в Евпатории три дня, двинулось в сторону Севастополя. 20 сентября на реке Альма их встретили российские войска. В сражении приняли участие 55 тыс. союзников при 120 орудиях. Русские войска (до 34 тыс. человек, 96 орудий), которыми командовал А. С. Ментиков, оборонялись на левом возвышенном берегу.

Французы располагались на правом крыле атаки, а англичане – на левом. Предполагалось, что русский левый фланг выдержит удар французов. Однако русское командование плохо подготовилось к обороне, оно не учло возможность обстрела позиции со стороны моря. Кроме того, русская армия была вооружена устаревшими гладкоствольными ружьями. Вот как описывает это событие один из современников: «8 (20) числа неприятель со страшным флотом и огромным войском стал приближаться к нам. У каждого из нас дрогнуло сердце при виде стройно движущейся бесконечной массы войска. Однако артиллерия наша успела занять выгодную позицию и приготовилась встретить неприятеля, но начала стрелять слишком рано, так что ядра не долетали до неприятеля и только понапрасну были истрачены заряды… Наши зажгли было около моря сад и деревню Бурлюк. Дым прямо на нас, предзнаменование дурное… Это нужно было сделать прежде, как говорят опытные, чтобы не дать неприятелю укрыться за строением и стрелять по нашим без всякой потери со своей стороны… Но эти ошибки не последние… Неприятель все ближе и ближе подходил к нам, так что уж ядра наши стали понемногу долетать до них и вырывать из их рядов жертвы, но вот лишь только подошли они на пушечный выстрел, наша артиллерия уже целыми рядами стала истреблять их, а они все-таки шли вперед, как бы не замечая и не заботясь о своих убитых собратьях… Наконец, они подошли к нам почти уж на ружейный выстрел, как на сцену явились их убийственные штуцера, а с моря посыпались тучи ядер, которые в несколько минут уничтожили Минский полк, поставленный близ моря под неприятельские выстрелы бог знает для чего и для какой пользы?.. Я говорю убийственные штуцера потому, что каждая пуля долетала по назначению, тут-то и ранено много офицеров, штаб-офицеров и особенно генералов, одним словом всех тех, которые были верхом на лошадях. Но это все было бы ничего; артиллерия наша дивно громила неприятеля, ряды их редели приметно, и что же? недостало снарядов… Стыд и позор!.. Прекрасно распорядились… По два зарядных ящика от каждого орудия поставили вне выстрелов, т. е. версты за две, боясь взрыва их… И артиллерийское дело, так блестяще начатое, должно было прекратиться в самом разгаре… Пошли в штыки, но картечи неприятельские целыми рядами клали наших. Несмотря на это, не только поработали вдоволь штыки, но и приклады русские… Однако наши должны были уступить неприятелю свою позицию, не видя никакого распоряжения поумнее, не получая ниоткуда помощи и боясь быть обойденными неприятелем и отрезанными от своих».

Француз Базанкур, участник битвы при Альме, говорит, что русское командование совершило непоправимую ошибку, не подготовившись к сражению. Дело в том, что русские войска левого крыла располагались на возвышенности. Но это преимущество не было использовано. Не был перекрыт и проход между возвышенностями. Когда генерал Боске, командовавший правым флангом французской армии, приказал бригаде взять высоты, то оказалось, что не только крутизна нисколько не укреплена, но что ее и никто не защищает. На эти высоты взошла не только пехота, но были подняты и орудия, которые получили великолепную позицию для обстрела русских войск. Как раз в это время русские вели ожесточенный бой у моста через Альму. По ним и ударила французская артиллерия оттуда, где должны были находиться российские войска. Это породило панику в рядах русских войск. Все побежали. Один из современников потом рассказывал: «Все и всё по какому-то инстинкту бежало по дороге к Севастополю».

После битвы в очень тяжелом положении оказались раненые. Более двух тысяч из них валялись на полу, а то и просто на земле без всякой медицинской помощи – даже без тюфяков. Один из очевидцев увиденного рассказал об этом П. С. Нахимову. «Нахимов вдруг, как бы вспомнив о чем-то, с радостью бросился на меня и сказал: поезжайте сейчас в казармы 41-го экипажа (которым он командовал) – скажите, что я приказываю выдать сейчас же все тюфяки, имеющиеся там налицо и которые я велел когда-то сшить для своих матросов; их должно быть 800 или более, тащите их в казармы армейским раненым».

20—21 сентября 1854 г. отступившие от Альмы войска собрались на Южной стороне Севастополя. Они расположились между Карантинной и Сарандинакиной балками.

В ходе сражения русские потеряли 5 700 человек, а союзные войска – 4 300 человек. Сражение показало, что противник превосходил русские войска в техническом оснащении и в тактике рассыпного строя. Русские же стихийно применили стрелковую цепь, что показало ее большую эффективность по сравнению с традиционным сомкнутым строем.

Поражение при Альме потрясло не только Николая I, но и все российское общество. Сергей Аксаков писал: «Я получил сегодня такое письмо от Самарина, какого не ожидал: общественное, политическое положение наше привело его в отчаяние… Положение наше отчаянное: Крым должен быть потерян если не навсегда, то на время. Унижение наше достигло высшей степени…» В лагере же противника в тот вечер, когда закончилась битва, вряд ли кто думал, что сражение, закончившееся победой, принесет в дальнейшем союзной армии много бед, страданий и потерь. Один из французских офицеров, участник битвы за Севастополь, писал своей семье: «Вспоминая теперь о том, что мы говорили после Альмы, ожидая конца войны через три недели, нам следовало бы смеяться над собой, но под Малаховым курганом мы разучились очень громко смеяться».