Валентина Скляренко - Великие завоеватели

Древние историки оставили нам порой совершенно противоположные мнения о характере и наклонностях великого завоевателя. Так Квинт Курций Руф в своей знаменитой «Истории Александра Македонского», отдавая должное его мужеству, выносливости, презрению к опасности, быстроте в решениях, верности своему слову, в то же время нелицеприятно пишет о многих присущих ему чертах: «Едва отступили настоятельные заботы, как душа Александра, куда более стойкая на войне, чем на досуге и покое, стала добычей низменных страстей, и тот, кого не сломило оружие персов, был поражен пороками. Беспрерывные пиры, нездоровые до утра попойки и увеселения с толпами распутниц, всяческое погружение в чужеродные обычаи. Перенимая их, будто они лучше родных, царь оскорблял чувства и взоры своих соплеменников, и многие из прежних друзей стали к нему враждебны». А вот Плутарх не усматривал в поведении великого македонца ничего порочного: «И к вину Александр был привержен меньше, чем это обычно считали, думали же так потому, что он долго засиживался за пиршественным столом. Но в действительности Александр больше разговаривал, чем пил, и каждый кубок сопровождал длинной речью. Да и пировал он только тогда, когда у него было много свободного времени. Если же доходило до дела, Александра не могли удержать, как это не раз бывало с другими полководцами, ни вино, ни сон, ни развлечения, ни женщины, ни занимательные зрелища».

Такой же противоречивый психологический портрет можно найти и у современных историков. «Перед нами возникает образ титанической личности, фигура противоречивая, но обаятельная. Человек огромных амбиций и широких взглядов, в целом расчетливый военачальник и политик, поступки которого, однако, часто совершались под влиянием мгновенного импульса. Практик и идеалист в одном лице. Рыцарь и деспот. С такой неоднозначностью столкнется каждый, кто займется исследованием биографии великого завоевателя», — так характеризует Александра Македонского В. Л. Карнацевич. И хотя перед авторами этой книги не стояла задача полной и всесторонней характеристики личности этого выдающегося полководца, эти и другие мнения историков, особенно тех, кто жил в непосредственной временной близости от него, немаловажны для поиска ответа на самые главные загадки, оставленные им потомкам: что послужило причиной (или причинами) его внезапной смерти и где находится место его последнего упокоения?

Александр Македонский скончался скоропостижно, не дожив четырех месяцев до 33 лет. Он ушел из жизни в расцвете сил, процарствовав всего лишь двенадцать лет и десять месяцев. По свидетельству всех его древних биографов, солнце его жизни закатилось в Вавилоне жарким июньским вечером 323 года до н. э. Что же касается конкретной даты, то чаще всего называются 10, 11 или 13 июня. Но, поскольку до сих пор не найдено ни одного материального памятника, прямо указывающего на тот скорбный день, достоверность этих чисел ничем не подтверждена, и в исторической литературе можно встретить более десяти разных дат ухода великого полководца по юлианскому календарю — от мая 324 года до сентября 323 года до нашей эры.

Единственным документальным свидетельством, позволяющим уточнить день его смерти, может служить надпись на фрагменте глиняной таблички, хранящейся в Британском музее Лондона. Она гласит, что Александр Македонский скончался 11 июня 323 года до н. э. Далее древний автор отмечает, что небосвод в этот момент был покрыт тучами, словно сами небеса скорбели о кончине великого человека.

В описании протекания и симптомов его внезапной болезни как древние, так и современные историки почти единодушны: разнятся лишь некоторые детали и комментарии к ним. Все биографы указывают на то, что охватившая царя загадочная лихорадка длилась две недели. А началась она после продолжительных пиров и увеселений, пришедших на смену длительному трауру, объявленному по умершему столь же внезапно в мае того же года молодого грека Гефестиона — друга и любовника Александра. Первое пиршество, по словам немецкого историка С. Фишера-Фабиана, состоялось в доме у грека Неарха, одного из приближенных полководца: «В конце мая 323 года до н. э. по улицам Вавилона пронесся хамсин [2] Хамсин — сухой, знойный ветер — Прим. авт. , принесший из пустыни песчаную бурю и затмивший небо. Он словно знаменовал собой последний день великого траура по Гефестиону Смерть друга была большим горем для Александра, но он решил, что хватит предаваться печали. Жизнь напоминала о себе, и когда Неарх пригласил его на праздничный пир, Александр ответил согласием».

В ту же ночь, когда гости Неарха уже начали расходиться, царь получил новое приглашение. Вот как описывает последующие события известный австрийский историк античности Фриц Шахермайр: «Только что закончился роскошный пир в честь Неарха и флота; уже брезжило утро, и царь почувствовал себя усталым. Но тут Медий, отпрыск фессалийского княжеского дома, пригласил его на короткий веселый завтрак. Царь охотно принял приглашение. Ему нравился Медий, после смерти Гефестиона он предпочитал его общество всякому другому. Это был третий грек в ближайшем окружении царя (после Неарха и Евмена). Царя мало заботила ревность македонян; он приблизил к себе фессалийца, так как ценил его естественное и непринужденное поведение, тонкий ум и литературные увлечения. Итак, за ночным пиром последовал еще один, утренний. Потом царь принял ванну, удалился к себе и проспал весь день… К вечеру царь вновь был бодр и велел передать Медию, что посетит его».

Только во время второго застолья у фессалийца, где вокруг Александра собрался тесный кружок из двадцати его приближенных, которые продолжали пить из серебряного кубка Геркулеса, вмещавшего шесть литров, и произносить тосты во славу друг друга, царя вдруг охватила сильная жажда, и он стал пить много не разбавленного водой вина. «Могло показаться, что он хочет погасить внутренний жар, — пишет Ф. Шахермайр. — И, может быть, врач уже замечал, что начинается сильная лихорадка?» На таких пирах Александр обычно любил беседовать с гостями на литературные темы, читать произведения греческих поэтов. Не обошлось без поэзии и на этот раз: «Чтобы показать, что Дионису трудно с ним справиться, царь цитирует обширные фрагменты из «Андромеды» Еврипида, виночерпий Иолл [3] В различных исторических сочинениях встречаются такие варианты этого имени, как Иолай и Гермолай. снова наполняет кубок царя и, предварительно налив из него немного на ладонь, пробует вино, затем подает его царю, — пишет Фишер-Фабиан. — Тот пьет большими глотками, но вдруг издает стон, прижимает сжатые кулаки к животу и опускается на пол».