Лев Лурье - Питерщики. Русский капитализм. Первая попытка

Одежда и обувь у большинства крестьян в здешнем уезде совершенно изменилась за последние 20 лет, и как у мужского, так и у женского пола составляют совершенное подобие городской, в особенности одежда праздничная молодцов и девиц и молодых мужчин и женщин… Пиджаки совершенно вытеснили русскую поддевку, праздничный костюм – весь немецкого покроя: шляпа (цилиндр или обыкновенная круглая), дорогая фуражка, шелковая или шерстяная рубашка» [126].

Кроме Ростовского и Гдовского уездов небольшая группа огородников шла в Петербург из Татьянковской волости Старицкого уезда Тверской губернии. Здесь почти во всех деревнях знали толк в разведении и продаже клубники. Клубника – ягода нежная и скоропортящаяся, поэтому ее необходимо реализовать как можно быстрее.

Татьянинцы снимали в окрестностях Петербурга огороды. В отличие от ростовчан, отправлялись на промысел целыми семьями. Только некоторые крупные огородники нанимали на лето работниц (человек до 30). При удаче зажиточные «клубничники» зарабатывали в урожайный сезон до 3 тысяч рублей, средние и мелкие – от 100 до 300.

Часть членов семьи разносили ягоды по дачам и квартирам. Разносчиками становились, как правило, подростки, которые постепенно знакомились с профессией: ценами, искусством торговаться, обрастали клиентурой. Затем часть разносчиков профессионализировалась и занималась уже не только клубникой, но и продажей других ягод и фруктов, закупаемых на Щучьем рынке [127].

Среди уроженцев Ярославской губернии, пользовавшихся в России репутацией щеголеватых ловкачей, пошехонцы устойчиво считались недотепами [128]. Уроженцы этого лесного северо-восточного уезда губернии и примыкавших к нему волостей соседних Рыбинского и Романово-Борисоглебского уездов в отличие от большинства отходников губернии не были активны в торговле или трактирном промысле. Их главным занятием в Петербурге стало портновское ремесло.

В 1901 г. в Петербург отправлялось 5334 из 8879 ярославских портных и 979 из 1339 портних [129]. 5019 из них (79,5 %) приходили в Петербург из тринадцати волостей губернии, в которых петербургские портные составляли более четверти всех отходников (табл. 5.2).

Помимо пошехонцев, много в Петербурге было портных из Псковской, Олонецкой и, особенно, Тверской губернии. Здесь этим промыслом в начале 1880-х годов занималось 3143 человека (1605 – в Калязинском, 455 – в Кашинском, 305 – в Вышневолоцком (особенно из Борзыкинской и Спасской волостей) и в Бараньегорской волости Новоторжского уезда [130].

В отличие от западноевропейских стран, в начале XX века готовая одежда не пользовалась в России заметным спросом. Первая фабрика конфекциона появилась в России только в 1882 г., а к 1914 г. таких фабрик в стране было всего 20 (из них 6 принадлежало военному ведомству). Между тем, в Германии в том же году было 254 такие фабрики [131]. Таким образом, подавляющее большинство петербуржцев всех состояний шило одежду у столичных портных.

Аристократически-гвардейский Петербург одевался у Ганри, Тедески, Калины, Бризака – в модных ателье Большой Морской и Невского проспекта. И владельцы, и большая часть закройщиков здесь являлись иностранцами. Перед сезоном они совершали поездки в Париж и Вену, где знакомились с последней европейской модой.

1– количество портных, отправляющихся в Петербург (оценка);

2– процент портных, отходящих в Петербург среди всех отходников.

Единственным ярославцем, сумевшим войти в этот круг, был один из основателей Ярославского благотворительного общества, видный благотворитель, гласный Думы, коммерции советник П. Н. Фокин, выходец из деревни Александрово Варжской волости Ростовского уезда.

Отец Фокина, как и полагалось деятельному ростовцу, был огородником. Когда мальчику исполнилось два года, отец отправил его в Москву к дяде, хозяину каретной фабрики. В 12 лет (в 1858 г.) Фокин перебрался в Петербург, в мастерскую офицерских вещей Мельникова. В 1870 г. он купил эту мастерскую, а в 1881 г. и дом, в котором она находилась.

По словам биографа петербургских гласных, Фокин «уже тридцать лет снабжает русское воинство от поручика до генерал-лейтенанта включительно офицерскими вещами и аксессуарами» [132]. Его мастерская по изготовлению «офицерских вещей», с 1880-х годов располагавшаяся в собственном доме напротив цирка Чинизелли, считалась лучшей в городе. «Всего замечательнее были знаменитые фокинские фуражки, которые делались только на заказ и которые признавались в гвардейской кавалерии квинтэссенцией хорошего тона» [133].

В Петербурге П. А. Фокин не забывал свою родину – Ярославщину. В 1881 г. на его средства в Александрино было открыто земское училище, а в 1888 – курсы садоводства и плодоводства с интернатом [134].

Портные аристократических ателье составляли замкнутую касту и держались вместе. Их клубом был трактир «Зеленки» (Гороховая, 26/40 – нынешняя «Висла»), где обсуждались в основном профессиональные вопросы [135].

Петербуржцы среднего достатка шили платье у «квартирников» – портных, не имевших специальных ателье. По подсчету С. И. Груздева, квартирников в Петербурге в 1900 г. было 11 236; на них работало примерно 23 тысячи подмастерьев [136]. Самими дешевыми из квартирников были «рыночники», мастерские которых располагались вдоль Садовой улицы. Здесь в основном и работали пошехонцы. Бывший агент фирмы «Зингер», производившей швейные машинки, даже утверждал, что эта компания «в Америке себе небоскреб выстроила на ярославско-пошехонские деньги» [137].

Большинство портных начинали свою карьеру в Петербурге в детстве. Процент «мальчиков» в этом ремесленном цеху выше, чем в какой-либо другой профессионально-отходнической группе – 13,3 %. Подростков в обучение отдавали сами родители через родственников и односельчан-портных. Существовали и профессиональные «извозчики», получавшие по 10 рублей за каждого нового ученика с работодателя. За устройство посредникам полагалось угощение: «владелец дамской мастерской Ильин при поездках в деревню поил водкой крестьян и набирал мальчиков в ученье» [138]. Положение детей в портновском промысле считалось более тяжелым, чем в любом другом. Рабочий день в зависимости от времени года продолжался здесь от 10 до 15–17 часов.

Корреспондент профсоюзного органа писал об учениках: «Они валяются вместе с нами на верстаках, на грязных матрасах, а у других хозяев и на голых досках; посылают их в трактир утюги греть, в одной рубашке и в опорках зимой… Редкий мальчик, отживши 5 лет, не побывает по несколько раз в больнице» [139].