Григорий Джаншиев - Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 1

«Вся жизнь народа взята под опеку правительства, – писал в 1859 г. А. М. Унковский в своих Соображениях по докладам Редакционных комиссий, – а потому дел бездна. Нет ни одной мелочи, безусловно доверенной самому народу. Все делается с разрешения высших властей. Народ не смеет нанять общими средствами одной подводы или лачужки для исполнения подводной или квартирной повинности, не может поставить дрянного моста, даже не имеет права нанять общего учителя грамоты. Наконец, эта централизация доведена до того, что планы самых незначительных общественных строений, не стоящих внимания, должны быть представляемы на утверждение Верховной власти. При всем этом исполнительной власти вручены все роды дел: и хозяйственные, и полицейские, и судебно-следственные и даже частью судебные. Всякое исполнительное учреждение и должностное лицо имеет над человеческою личностью все роды властей, и круг его действий ограничен только географически… Дела по управлению при их бесчисленном множестве являются везде, во всех исполнительных учреждениях в виде огромных обозов, наполненных бумагой, для разбора которой нужны десятки и даже сотни канцелярских чиновников. Такая правительственная опека над всею жизнью народа невозможна на практике и делается сама причиною беззаконий. Неисполнимые законы никогда не исполняются, и даже само правительство должно снисходительно смотреть на неисполнение их. Все это привело к тому, что дела управления находятся вовсе не в тех руках, которым они вверены. Большая часть их необходимо должна перейти от начальников к их канцеляриям, имеющим возможность казнить и миловать подчиненных и действующим за чужою спиною и без всякой ответственности… Естественно, что исполнительные учреждения наполняются большею частью людьми, отказавшимися от своего человеческого достоинства и обратившими государственную службу в самое постыдное ремесло» (с. 11–15 вып IX Голосов из России ). Городская Дума без разрешения губернского правления не смела продать навоза от пожарных лошадей стоимостью не более 50 руб. См. материалы, относящ. до нового обществ, устройства в городах Империи. Т. I. С. 85. «На бумаге у нас существовала централизация, – говорит А. А. Головачев, – а на практике царствовало одно чиновничье самоуправство (см. с. 149 книги его «Десять лет реформ»). Характеристику дореформенного административного произвола см. также у Н. А. Любимова – «М. Н. Катков». СПб., 1888. Гл. I. С. 182. Валуев писал в 1856 г.: «Недоверчивость и неискренность всегда сопровождаются внутренними противоречиями. Управление доведено в каждой отдельной части до высшей степени централизации, но взаимные связи этих частей малочисленны и шатки. Каждое министерство действует, по возможности, особняком и ревностно применяется к правилам древней системы уделов. Централизация имеет целью наивозможно большее влияние высших властей, но, благодаря массе дел, решение их переходит к канцеляриям и судьба представлений генерал-губернаторов весьма нередко зависит не от министров, но от столоначальников (Дума Русского. «Русск. Стар.», 1891, май, 355).

См. «Катков и его время» С. Неведенского. СПб., 1888. С.419. Ив. В. Павлов в письмах к единомышленнику Каткова Щедрину-Салтыкову, печатавшему в Русском Вестнике свои знаменитые «Губернские Очерки», сравнивает администрацию дореформенного времени с варягами, призванными княжить и владеть: «Варяги – это губернаторы, председатели палат, секретари, становые полицеймейстеры, – одним словом, все администраторы, которыми держится какой ни на есть порядок в великой и обильной земле нашей. Это вся наша 14-классная бюрократия, это 14-главый змий поедучий, чудо поганое наших народных сказаний… Все, что носит печать змия, обстоятельствами поставлено во вражду с народностью и само по себе с нею враждует. Стоит администраторам официально признать какое-нибудь народное учреждение, так оно тотчас же опошлится в глазах народа. Главная опора змия – крепостное право, в котором закон освящает эксплуатацию человека человеком, произвол, насилие и грабеж. Всякий варяжский администратор действует, следовательно, в духе закона. Отсюда бессильны все нападки на взяточничество – и Капнистова “Ябеда” и Гоголев “Ревизор” и твои “Губернские Очерки” —увы! Пока по закону существует крепостное право, до тех пор в сплошной твердыне взяток даже и бреши нельзя сделать». В своих ответах Салтыков, между прочим, писал: «Есть одна штука (она же единственная), которая может истребить взяточничество: поселить правду в судах и вместе с тем возвысить народную нравственность – это возвышение земского начала на счет бюрократического» (см.: На заре крестьянской свободы. Русск. Стар., 1897. XI, 233, 236).

Как известно, И. С. Аксаков в 8о-х гг. по недоразумению подвизался в одном лагере с М. Н. Катковым, который, сжигая в это время то, чему поклонялся за 20 лет перед тем, выступил с обычною всем отщепенцам резкостью, гонителем всего, что хоть отдаленным образом напоминало его собственные воззрения о необходимости самодеятельности общества (см. гл. XIII назв. сбор. Неведенского). Покойный публицист А. А. Градовский, который, как и все, верил в безусловную чистоту намерений честного, но близорукого Аксакова, подтрунивая в Голосе над его союзом с недобросовестными компаньонами, писал, что в то время как Аксаков, подобно звездочету, будет смотреть в небо, его ловкие союзники вытащат у него из кармана платок.

«Эта фраза была сказана Катковым в 1884 г. в период, когда он, как говорил Неведенский, стал “представителем” старого порядка в котором он когда то видел темную силу и несчастие России. (см. 356). И этот человек мог впоследствии дописаться до обвинения не только земства и городов, но и Сената и Государственного Совета в разрушительных тенденциях, если они не угождали реакционным вкусам бюрократии эпохи Толстого!

О возведении в принцип беспрекословного исполнения желаний начальства вопреки убеждению, см. рассуждения гр. Панина, выше в прим. главы I, § 1.

См. собр. соч. Аксакова. Т. V, 163 и след. —М. Н. Катков, покуда еще не находившийся в лагере врагов реформ, «которые, – по собственному его определению, – не могут не быть врагами своего народа» (Моск. Вед., 1867 г. № 51), также держался того убеждения, что революционное движение в России вызвано не реформами 60-х, а предшествовавшею им эпохою гонения мысли. «Все эти лжеучения, все эти дурные направления, – писал Катков в 1866 г. после окончания работ Муравьевской следственной комиссии, родились и приобрели силу посреди общества, не знавшего ни науки свободной, уважаемой и сильной, ни публичности в делах касающихся самых дорогих для него интересов, посреди общества, находившегося под цензурою и полицейским надзором во всех сферах своей жизни. Все эти лжеучения и дурные направления, на которые слышатся теперь жалобы, суть плод мысли подавленной, неразвитой, рабской в своих темных трущобах» (Моск. Вед., 1866. № 205).