Елена Майорова - Хранители Грааля

Однако, несмотря на террор, нет никаких упоминаний или намеков на то, что в руки инквизиторов попал хотя бы один Хранитель Грааля, не говоря уже о самой реликвии. Доминиканцы не смогли бы скрыть торжества, и где-нибудь в анналах церкви наверняка сохранились бы их победные реляции. Но история молчит.

В 1245 г. папа Иннокентий IV разрешил инквизиторам прощать друг другу и своим подчиненным все прегрешения, связанные с их профессиональной деятельностью. Они освобождались от повиновения руководителям по монашескому ордену, им предоставлялось право по своему усмотрению являться в Рим с докладом папскому престолу.

Согласно каноническому праву всякому, кто препятствовал деятельности инквизитора или подстрекал к этому, грозило отлучение от церкви. «Ужасная власть, — отмечает Ч. Ли, — предоставленная таким образом инквизитору, становилась еще более грозной, благодаря растяжимости понятия „преступление“, выражающееся в противодействии инквизиции; это преступление плохо квалифицировалось, но преследовалось оно с неослабной энергией. Если смерть освобождала обвиняемых от мщения церкви, то инквизиция не забывал их, и се гаев обрушивался на их детей и внуков».

Многие еретики-верующие вынуждены были скрывать свои убеждения, чтобы сохранить привычный образ жизни, состояние, дело или самую жизнь. Существование под угрозой неминуемого разоблачения и ужасного наказания приводило к частым возмущениям, которые подавлялись с немилосердной жестокостью. Те, кто не мог вести двойную жизнь и желал открыто исповедовать катарскую веру, собирались вблизи последнего оплота чистых — замка Монсегюр.

Пока он высился на неприступной горе, граф чувствовал, что его дело еще не проиграно.

Судьба подарила ему еще одну надежду: великий император Фридрих II, желая досадить своему врагу-папе, обещал графу поддержку. Раймунд долго жил этой иллюзией.

Фридрих II представляет собой одну из интереснейших фигур эпохи. Клевета и легенда сильно исказили его образ; его друзья и противники между современниками и в потомстве диаметрально противоположно изображают его характер. Но и несомненные факты его биографии показывают, что это была странная, полная противоречий личность. Папы ненавидели Фридриха как человека, боялись его как сицилийского короля и не могли допустить осуществление его идеалов как императора. Стремления Фридриха были несовместимы ни с духовным деспотизмом преемников святого Петра, ни со светской властью римского епископа.

Стать на сторону Фридриха — значило полностью порвать с Римом. К этому Раймунд был не готов. От воли папы зависела не только его судьба, но и будущее его государства. Поэтому он дорожил добрым согласием с Иннокентием IV. Впрочем, теперь, к пятидесяти годам, он смирился, говоря, что видно Бог не хочет, чтобы он женился. Проницательный Фридрих не склонен был разбрасывать свои силы ради помощи такому ненадежному союзнику.

Осокин невысоко ценил Раймунда VII, как, впрочем, и его отца. Напротив, другие историки отмечают его искусную дипломатию, ловкую игру на феодальных противоречиях, упорство в стремлении к цели. Они восхищаются его способностью не считать каждое очередное поражение окончательным и возрождаться вновь и вновь с той же энергией, которая была присуща ему смолоду.

Самое большее, что можно было поставить в вину графу, прелестному легкому человеку, умному прагматическому скептику, — это доверчивость. Но это свойство — один из главных признаков благородства души. Теперь, взглядом издалека рассматривая его жизнь, можно утверждать, что, несмотря на все пятна и грязь, мало найдется людей, которые приложили бы больше сил, дали больше, дерзнули на большее и страдали больше во имя своей страны.

Когда графа узнавали в путешествиях по его землям, он встречал бурные овации и выражение уважения. Поэтому он чувствовал, что народ предан ему и, трудясь неустанно во имя его блага, он заслужил народную любовь.

Правителей, как и вообще людей, надо оценивать по тем моментам их жизни, когда человек полностью раскрывается. Храбрость справедливо считается главным из человеческих качеств, потому что это качество обеспечивает все остальные. Свое мужество, моральное и физическое, Раймунд VII доказал неоднократно во всех случаях, когда подвергался личной опасности или политическому давлению. Судьба словно проверяла его на стойкость, посылая такие испытания, что остается только удивляться, как он сумел все это вынести. Его с детства учили, что для того, чтобы заслужить любовь и уважение своих подданных, он должен показать себя их защитником. Со всех сторон слышались призывы неустрашимого и отважного народа к тому, чтобы он проявил смелость и сохранил верность преданиям, традициям, заветам предков. Сердце Раймунда VII билось чаще, когда речь заходила о чести и величии родной страны, и так было до самого последнего дня его жизни.

Тридцать пять долгих лет практически без передышки длились страшные бесчеловечные войны против благородной идеи за земные богатства, и некогда цветущая, напоенная радостью земля превратилась в руины. Не желавшие покориться Франции и Риму южане гибли целыми семьями — кто на виселице, кто на костре. Физически уничтожались представители знатнейших домов Окситании. Гордые, духовно изысканные, они предпочитали умереть, чем жить побежденными под французской короной. Обреченные на смерть за веру, завещали свое имущество обреченным жить, лишившись любимых. Вслед за Маркезией де Лонтар, оставившей все, что имела, своей внучке Филиппе, жене Пьера-Роже де Мирпуа, другие знатные дамы завещали свои богатства родственникам-еретикам.

Сопротивление Юга так и не было сломлено окончательно.

«Сам внешний облик городов изменился при французском владычестве. Прежний блеск их исчез, как исчезла куртуазность вельмож и рыцарства. Роскошь, с которой боролись альбигойцы и которая тем не менее в силу веяния свободных идей в начале столетия была предметом зависти других стран, теперь исчезла. С ней уменьшились и удовольствия. Монахи, или зловеще молчавшие, или проклинавшие, все больше наполняли города и приносили с собой омертвение. Игры и песни запрещались. Над горожанами тяготела суровая регламентация — от одежды с головы до ног, от количества блюд до количества сна», — писал Осокин.

После изгнания еретиков приостановилось торговля — ведь многие состоятельные негоцианты принадлежали к катарской церкви. Южные рыцари возмущались, негодовали, но значимых восстаний поднять не удалось. Надежды на помощь Хайме Арагонского не сбылись: он продолжал свою борьбу с маврами на Иберийском полуострове. Выступление графа де ла Марша было жестоко и показательно подавлено. Генрих III Английский выступил было против французов, но потерпел поражение, да и воевал он не за свободу Окситании, а за свои интересы на континенте.