Лев Лопуховский - Вяземская катастрофа 41-го года

Еременко пишет, что части группы генерала Ермакова и полковника Акименко 29.09 перешли в наступление и подошли к Глухову. А чуть ниже: «Я готовил группу генерала Ермакова к переходу в наступление с 1.10.1941 г. (генерал Ермаков просил отсрочить атаку с 9 утра до 12), но противник предупредил нас и сам начал 1.10 наступление. Завязался встречный бой».

Трудно предположить, что Еременко забыл, когда началось наступление противника на его фронте. Он сознательно в нескольких местах отчета и в приложенных к нему схемах разносит по времени готовность группы генерала Ермакова к переходу в наступление – 12.00 30 сентября и начало артиллерийской и авиационной подготовки противника утром этого же дня. Именно 30 сентября враг упредил наши войска в переходе в наступление. Никакого встречного боя не было. Войска опергруппы, выведенные в исходное положение и изготовившиеся к атаке, попали под огонь артиллерии и удар авиации противника, понесли большие потери и были в основном выбиты из занимаемой полосы обороны. Поэтому и последующий контрудар группы не мог иметь успеха.

Небольшое отступление. При планировании контрнаступления под Сталинградом Еременко, вспомнив Гудериана, предложил, чтобы войска Сталинградского фронта переходили в наступление не на сутки позже войск Юго-Западного фронта, а на двое, когда противник перебросит основные свои резервы на север. Но его предложение было отклонено, так как в этом случае противник получал бы возможность вначале нанести сильные контрудары против подвижных войск Юго-Западного фронта, а затем всеми силами обрушиться против Сталинградского фронта. С точки зрения интересов всей стратегической операции решение Ставки было более обоснованным.

Интересный момент, добавляющий еще один характерный штрих в образ А.И. Еременко. Ставка для обороны Курска приняла решение о создании отдельной группы войск в составе 1 – 2 стрелковых, одной кавалерийской дивизий, танковой бригады, мотоциклетного полка и группы генерала Ермакова. Еременко запросили, кого можно было бы назначить командующим, предложив ему «немедленно телеграфировать свои соображения по кандидатуре».

В 12.41 8 октября тот ответил:

«При создавшемся положении, при сосредоточении такой мощной группы, соединенной с группой Ермакова, требуется поставить во второй эшелон энергичного и храброго командира; если у Вас такого нет сейчас, то прошу разрешить лично мне временно руководить этой группой. Я справлюсь с руководством фронтом и командованием непосредственно этой группой. Для этого необходимо:

1. Выслать за мной самолет в район Вздружное; если днем не удастся, то ночью. Самолет должен дать две ракеты. По этому знаку будут зажжены огни.

2. Опергруппу штаба фронта перебросить в район Щигры, а штаб фронта направить в район Елец» [227].

И это в самый критический момент, когда надо было осуществлять приказ Ставки по прорыву войск фронта из окружения с одновременным нанесением удара по орловской группировке Гудериана! В этот же день в 21.00 Шапошников вежливо ответил:

«<...> отсюда встает вопрос о целесообразности оставления Вами в этих условиях армий фронта, которым, по всей видимости, надо будет прилагать большие совместные усилия, чтобы пробить бронетанковые части на востоке и в то же время отбить наступление пехоты с запада.

Не считаете ли возможным возглавить всю эту группу тов. Ермакову?

Шапошников» [228].

Еременко ничего другого не оставалось делать, как согласиться, но при этом он высказал пожелание, что «Ермакову надо поддать перцу».

Заместитель начальника штаба Брянского фронта полковник (на снимке генерал-майор) Л.М. Сандалов

Л.М. Сандалов в своих воспоминаниях более самокритичен:

«Оглядываясь назад, рассматривая теперь обстановку с открытыми картами, приходишь в недоумение: как мы не смогли разгадать тогда намерений противника? Перед группой Ермакова продолжительное время стоял 47-й моторизованный корпус (танковой группы) Гудериана. После завершения Киевской операции его главные силы были сосредоточены в районе Ромны на отдыхе. Движение оттуда моторизованных колонн в начале третьей декады сентября к Шостке и Глухову явно показывало рокировку всей группы к 47-му моторизованному корпусу.

<...> Лучшего района для наступления танковой группы на Москву, чем район Глухов, Новгород-Северский, Шостка, не найти. Путь оттуда на Орел, Тулу был кратчайшим. Десну форсировать не нужно. Брянские леса остаются севернее. Однако командование и штаб Брянского фронта не смогли расшифровать этот легкий шифр» [59].

Сандалов совсем по-другому описывает события, предшествующие нападению немцев на штаб фронта, и сам этот эпизод. В отличие от Еременко его рассказ подтверждают работники штаба.

«С падением Орла была перерезана основная магистраль связи Брянского фронта с Генеральным штабом и соседними фронтами. Генерал Захаров принял решение о подготовке нового КП фронта в Белеве. Утром 4 октября туда отправилась колонна штаба и управлений и полк связи фронта. На старом месте остались по несколько человек от каждого отдела и управления штаба фронта, в том числе на узле связи – несколько связистов из числа мужчин. Громоздкий телеграфный аппарат БОДО остался только для переговоров со Ставкой.

Еще до получения разрешения на отвод войск штаб фронта разработал проект приказа и план действий войск на этот случай. Фронтовой тыловой рубеж был намечен по линии р. Ока от Белева до Понырей, далее на Фатеж и Льгов. С учетом захвата Орла этот рубеж был отнесен несколько восточнее – на линию Мценск, Змиевка. К вечеру 5 октября из 13-й армии возвратился Еременко. В это время доложили, что в Карачев (там была лишь 108-я танковая дивизия с 15 танками) ворвались немецкие танки и что мост через р. Снежеть взорван саперами. Но колонны с личным составом второго эшелона штаба фронта и штаба ВВС успели проскочить Карачев. Позднее выяснилось, что немцы вечером захватили восточную часть города. Саперы фронтового подвижного отряда заграждений взорвали и шоссейный и железнодорожный мосты. На западном берегу р. Снежеть заняли оборону фронтом на восток части 194-й стрелковой дивизии.

Ночью в штабе фронта ожидали сигнала на переезд на новый командный пункт. Утром 6 октября стало известно, что соседний фронт уже получил приказ на отвод войск, но директивы из Ставки все не было. Почему директива Ставки не была своевременно передана Брянскому фронту, так и осталось неизвестным.

Около 14 часов я и начальник разведки Кочетков находились в комнате Еременко и докладывали по карте последние данные об обстановке. <...> А примерно через полчаса раздались выкрики: «Немецкие танки. Немецкие танки!» Мы быстро вышли на крыльцо домика и увидели приближающиеся танки. Они с ходу короткими очередями вели огонь из пулеметов. К домику подбежал Мазепов и Захаров, последний на ходу отдавал всем встречающимся командирам приказание немедленно уезжать на новый КП. <...> Затем я дал распоряжение об отъезде Кочеткову, а Кузнецов [229]– начальнику узла связи, шифровальщикам, АХЧ (административно-хозяйственной части штаба. – Л.Л.) и столовой. Немецкие танки и мотопехота (непосредственно из машин) стреляли из пулеметов и пушек по домикам на КП и плохо замаскированным землянкам. По противнику вели ответную стрельбу подразделения охраны штаба, а также командиры и красноармейцы состава КП» [59].