Вячеслав Зарубин - Проект «Украина». Крым в годы смуты (1917–1921 гг.)
- Название:Проект «Украина». Крым в годы смуты (1917–1921 гг.)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент «Фолио»3ae616f4-1380-11e2-86b3-b737ee03444a
- Год:2013
- Город:Харьков
- ISBN:978-966-03-6091-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Вячеслав Зарубин - Проект «Украина». Крым в годы смуты (1917–1921 гг.) краткое содержание
Эта книга посвящена событиям гражданской войны в Крыму. Используя архивные данные, воспоминания, многочисленную литературу, автор постарался нарисовать общую картину жизни полуострова тех лет. Особое внимание уделяется характеристике деятельности различных государственных образований, сменявших друг друга на протяжении короткого отрезка времени – Социалистической Советской Республики Тавриды, первого и второго Крымских краевых правительств, Крымской Социалистической Советской Республики, правительства Юга России, – а также непростым межнациональным отношениям в многоэтничном регионе. В книге нет мифов и домыслов, автор максимально объективно освещает историю Крыма в 1917–1921 гг., не замалчивая ее неприглядные моменты.
Проект «Украина». Крым в годы смуты (1917–1921 гг.) - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Приговаривали к тюремному заключению на срок от одного месяца до 16 лет. И к казни…
Среди заключенных севастопольской тюрьмы был и Ч. Челебиев, муфтий, бывший председатель Национального правительства крымских татар.
Муфтий был взят у себя дома 14 января в Симферополе и доставлен в Севастополь. Здесь, в тюремной камере, с ним приватно беседовал имевший репутацию либерала председатель Севастопольского ревкома Ю. П. Гавен. Будущий историограф революционных событий в Крыму никогда ни словом не обмолвится о содержании этого разговора.
О последних часах жизни Челебиева и других схваченных сохранились свидетельства укрывшегося под псевдонимом упомянутого заключенного той же севастопольской тюрьмы, нашедшего в себе силы, будучи самым буквальным образом на краю смерти, по крупицам собирать информацию о том, что здесь происходило.
«В начале января, после «похода» на татар, после подавления татарской «контрреволюции», после «блестящих баталий» советского воинства, после разграбления крымских городов и сел, в тюрьму был заключен муфтий Челебиев. Сначала его посадили в общую камеру № 5, но на другой день по распоряжению советских владык его перевели в одиночную камеру № 26 как опасного контрреволюционера. (…)
В два часа ночи ворвалась в тюрьму первая банда матросов, предъявивших комиссару тюрьмы требование о выдаче, согласно списку, для расстрела пяти заключенных. Комиссар по телефону запросил совет, как ему быть, выдавать или нет.
Из совета ответили: выдавать, кого потребуют матросы. В предъявленном списке значились: муфтий Ч. Челебиев, контр-адмирал М. Л. Львов, капитан I ранга Ф. Ф. Карказ (лейтенант в 1906-м, участник суда над лейтенантом П. П. Шмидтом– и флот это помнил! – Авт.), капитан II ранга И. Г. Цвингман и бывший старший городовой севастопольской полиции Л. Синица. Им связали руки… Вязали матросы и рабочего плотничной мастерской севастопольского порта Р.
Их повели… Никто из обреченных не просил пощады у своих палачей… Дорогой, до места убийства, в Карантинной балке, как передавал потом рабочий Р., убийцы истязали своих жертв: больного старика Карказа били прикладами и кулаками, Синицу кололи штыками и били прикладами и глумились над всеми.
Их расстреляли в упор и уже мертвых били прикладами и камнями по головам. С убитых сняли верхнее платье, ботинки, кольца, кошельки…»
В четыре часа утра (на 23-е, как у Л-ря, или на 22-е, в числе 70 заключенных, как у Гавена 209? – Авт.) вторая банда с ругательствами вытащила из камер, избивая, полковников Шперлинга и Яновского, прапорщиков Гаврилова и Кальбурса, поручика Доценко, капитана II ранга Вахтина, мичмана Целицо, севастопольских обывателей Шульмана (пробили голову), Шварцмана (сломали ребро) и Книжникова, инженера Шостака и матроса Блюмберга. Последним двум каким-то чудом удалось бежать (Блюмберг был, видимо, снова схвачен, ибо его имя фигурирует в списках казненных. – Авт.). «И эти обреченные пошли на свою Голгофу, не прося пощады у своих убийц, лишь у мичмана Целицо выкатились две слезинки – мальчик он еще был, вся жизнь его была еще впереди, да прапорщик Гаврилов о чем-то объяснялся с бандитами…
Их увели, а нам, оставшимся, сказали: «мы разберемся еще с вами»…
Минут через 15–20 глухо долетел в камеру звук нестройного залпа, затем несколько одиночных выстрелов, и все смолкло…
Мы ждем своей очереди… Тускло светит рассвет в переплетенные решеткой тюремные окна…
Тихо, тихо кругом…
Мы лежим на койках, и глаза наши обращены то к иконе, то на окно, где… медленно приближается рассвет; губы каждого невнятно шепчут: «Господи, спаси, защити, Ты единственный наш защитник, единственная наша надежда»…
Как медленно, томительно медленно, приближался рассвет, минуты казались вечностью…
Что пережито было за это время – не в силах описать ни одно перо…
Но вот взошло солнце, ярко вспыхнули его лучи на оконных стеклах, и весело заиграли «зайчики» на стенах и потолке камеры…
Звякнули ключи, провизжал отпираемый замок, и этот звук, точно тупым ножом, резнул по сердцу – это отперли нашу камеру. Началась поверка. Мы вышли в коридор. Пустые и мрачные стояли те камеры, в которых еще вчера было так оживленно.
Казалось, незримый дух убитых витает в них. Из всех обитателей камер № 4 и № 5 чудом уцелели купец Л-в и два прапорщика – Ф. и К…
Мы обнялись, мы расцеловались, мы плакали…» 210
Тела складывали на платформы, бросали в автомобили и свозили на Графскую пристань. Матросы не позволили родственникам похоронить убитых. На барже их вывозили в море и там, привязав груз, топили. Море все скроет… Но еще долго, в штормовые дни, трупы прибивало к берегу.
На следующее утро расстрелы повторились.
Были робкие попытки протеста отдельных членов совета и Центрофлота; встречаются смутные намеки на некую депешу из центра. На состоявшемся 27 февраля (по Ю. П. Гавену – 26-го) заседании II Общечерноморского съезда (присутствовали представители ЦК ЧФ, демократических организаций, партий, судовых и береговых комитетов) звучали характерные инфантильные речи. «Моряки, после горячих выступлений ряда ораторов, убедившись, что самосуды не укрепляют, а позорят революцию, чистосердечно признались, что они были введены в заблуждение. Врезалось в память выступление одного моряка, который со слезами на глазах дрожащим голосом заявил: – Мы виноваты, но клянусь честным словом моряка, что, когда я бросал в море офицеров и спекулянтов, я думал, что делаю хорошее дело. И мои товарищи, которые принимали участие в расстрелах, думали, что они поступают, как честные революционеры. Судите нас всех – или никого не судите. Мы все одинаково виноваты.
И собрание единодушно клялось в том, что впредь самосудов не будет». Воистину – дети: я не понимал – и делал плохо, теперь понимаю – и больше так делать не буду.
Съезд вынес резолюцию: «1) Заклеймить самым энергичным образом позорное выступление, бывшее в Севастополе в течение трех кошмарных ночей. 2) Немедленно создать комиссию из лиц собрания для установления степени виновности замешанных лиц и решить, как с ними быть… способствовать раскрытию гнусного дела, дабы этим показать пролетарию Западных государств, что Русские социалисты не палачи, подобно царским, имевшим место при кровавом Николае II» 211.
Упоминание о «кровавом Николае II» звучит, разумеется, притянуто за уши, но комиссия действительно была создана и начала свою работу. Уже ко 2 марта она представила список из 45 точно установленных казненных 212. Однако, так как в эти дни создается Социалистическая Советская Республика Тавриды, ее (комиссии) работа, надо полагать, была сочтена несвоевременной. Во всяком случае, далее деятельность комиссии не прослеживается.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: