Ниал Фергюсон - Империя: чем современный мир обязан Британии

Это одна из тех черт первых миссионеров, которые нам труднее всего понять: они придавали больше значения душам других, чем жизни собственных детей. Однако вторая экспедиция чуть не погубила их всех, так что Ливингстон наконец решил отослать семью домой, в Англию. Они не виделись четыре с половиной года [64] В конце жизни Ливингстон признался: “Я жалею только об одном, о том, что я не понимал своего долга играть с детьми в той же мере, как и учить их… Я очень много работал и к вечеру уставал. Теперь у меня нет никого, с кем бы я мог играть”. .

Экспедиции к Нгами стали первыми в ряду почти сверхчеловеческих путешествий, которые приводили в восторг людей средневикторианского периода. В 1853 году Ливингстон прошел триста миль от устья Замбези и достиг ее верховий, а после отправился из Линьянти (современная Ботсвана) в Луанду на побережье португальской Анголы. По выражению автора “Таймс”, это стало “одним из величайших путешествий эпохи”. Затем Ливингстон, восстановив силы, повторил путь к Линь-янти перед удивительным походом в Келимане в Мозамбике. В результате он стал в буквальном смысле первым европейцем, пересекшим Африку от Атлантического океана до Индийского. Ливингстон был настоящим героем своего времени. Этот человек скромного происхождения открыл британской цивилизации дорогу на континент, наименее гостеприимный из всех. И сделал это по собственному почину. Ливингстон стал неправительственной организацией из одного человека, первым médicin sans frontières [65] Врачом без границ (фр.). — Прим. пер. XIX века.

Стремление Ливингстона открыть Африку для христианства и цивилизации стало еще сильнее после того, как он обнаружил, что рабство все еще процветает. Хотя работорговля на западе континента, казалось, была уничтожена после британского закона об ее отмене, вывоз рабов из Центральной и Восточной Африки в Аравию, Персию и Индию продолжался. В XIX веке около двух миллионов африканцев были проданы на Восток. Сотни тысяч рабов прошли через занзибарский невольничий рынок, который был экономическим узлом бассейна Индийского океана [66] В Стоунтауне еще можно увидеть камеры для рабов: темные, влажные и душные, они говорят о страданиях рабов так красноречиво, как ничто другое из виденного мной. . Ливингстона, не сталкивавшегося с гораздо более обширной работорговлей, которую сами англичане когда-то вели в Западной Африке, глубоко потряс вид невольничьих караванов, опустошение и безлюдье, которое они оставляли за собой. Позднее Ливингстон писал:

Это, кажется, самая странная болезнь, которую я увидел в этой стране, действительно приносящая большое горе, — разбитое сердце. Она нападает на свободных людей, которых обращают в рабов… Один мальчуган приблизительно двенадцати лет… сказал, что не чувствует ничего, кроме сердечной боли.

Ливингстон был столь же возмущен страданиями рабов, как предыдущее поколение было безразлично к ним.

Викторианских миссионеров легко счесть “культуршовинистами”, с пренебрежением относящимися к африканским обществам. Это обвинение невозможно предъявить Ливингстону. Без помощи местных народов Центральной Африки его путешествия были бы невозможны. Пусть макололо и не приняли христианство, однако они с готовностью сотрудничали с Ливингстоном, и по мере того, как он узнавал их и другие помогавшие ему племена, его отношение к африканцам постепенно менялось: они зачастую оказывались “мудрее своих белых соседей”.

Тем, кто изображал африканцев жестокими, Ливингстон отвечал, что “никогда не сталкивался с коварством, когда находился среди одних негров, и за одним или двумя исключениями со мной всегда обращались вежливо. Центральные племена были настолько культурными, что миссионер, обладающий обычным благоразумием и тактом, конечно, добился бы у них уважения”. Позднее он напишет, что отказывается верить в “умственную или душевную неполноценность африканцев… Что касается положения африканцев среди других народов, то мы не заметили ничего, что могло бы подтвердить мнение, будто они принадлежат к особой 'породе' или 'виду' и чем-либо отличаются от самых цивилизованных людей”. Именно уважение Ливингстона к африканцам, с которыми он общался, сделало работорговлю для него отвратительной. Эта “адская торговля” разрушала общины у него на глазах.

Прежде Ливингстон боролся только с суевериями и примитивным натуральным хозяйством. Теперь у него возникли острые разногласия со сложной экономической системой, построенной на восточноафриканском побережье арабскими и португальскими работорговцами. И скоро он придумал, как открыть Африку христианскому богу и цивилизации, а также искоренить рабство. Подобно многим викторианцам, Ливингстон считал очевидным, что свободный рынок лучше несвободного. С его точки зрения, “чары работорговли” отвлекали внимание африканцев “от любого иного источника дохода”: “Кофе, хлопок, сахар, нефть, железо, даже золото было оставлено ради призрачной прибыли от торговли, которая редко обогащает”. Ливингстон считал, что если найти путь вглубь материка, куда честные купцы отправились бы для “законной торговли” и покупки у африканцев продуктов их свободного труда, а не их самих, то работорговцы остались бы не у дел. Свободный труд победил бы несвободный. Все, что требовалось от Ливингстона, — найти этот путь.

Ливингстон, увлеченный поиском артерии цивилизации, был неутомим. Действительно, по сравнению с теми, кто изо всех сил пытался идти в ногу с ним, он казался неуязвимым. Будучи первым белым, перешедшим пустыню Калахари, увидевшим озеро Нгами и пересекшим материк, в ноябре 1855 года Ливингстон стал первым белым, увидевшим, возможно, величайшее из естественных чудес света. К востоку от Эшеке ровное течение Замбези внезапно прерывается. Местные жители называли этот водопад Моси-оа-Тунья, “гремящий дым”. Ливингстон, осознающий необходимость поддержки на родине, переименовал водопад в Викторию — “в доказательство лояльности”.

Читая дневники Ливингстона, нельзя не заметить его восторженного отношения к африканским пейзажам. “Зрелище это чрезвычайно красивое, — писал он о водопаде Виктория, — невозможно себе представить красоту этого вида, исходя из чего бы то ни было, виденного в Англии”:

Вся масса воды переливается целиком через край водопада, но десятью или более футами ниже вся эта масса превращается в подобие чудовищной завесы гонимого метелью снега. Водяные частицы отделяются от нее в виде комет со струящимися хвостами, пока вся эта снежная лавина не превращается в мириады стремящихся вперед, летящих водяных комет… Каждая капля воды Замбези производит впечатление обладающей собственной индивидуальностью. Она стекает с весел и скользит, как бисер, по гладкой поверхности, подобно капелькам ртути на столе. Здесь же они предстают перед нами в массе, каждая капля с продолжением в виде чистого белого пара, и стремятся вниз, пока не обратятся в облака брызг [67] Пер. П. Добровицкой. — Прим. пер. .