Ниал Фергюсон - Империя: чем современный мир обязан Британии

К концу марта на Индо-Гангской равнине становится невыносимо душно. Жара стоит до конца сентября — начала муссонных ливней:

Все двери и окна были закрыты, поскольку воздух снаружи был как из духовки. Воздух внутри имел температуру в 104º [40ºС], как свидетельствовал термометр, и был тяжелым, с неприятным запахом коптящих керосиновых ламп, и это зловоние, объединенное со зловонием местного табака, раскаленных кирпичей и иссушенной земли, заставляет сердца многих сильных людей уходить в пятки, поскольку это запах великой индийской империи, когда она превращается на шесть месяцев в пыточный застенок.

До изобретения кондиционеров воздуха Индия летом действительно становилась для европейцев сродни пыточному застенку, и их муки едва ли облегчали слуги с опахалами. Потеющие и проклинающие все на свете англичане хотели сбежать от изнуряющей жары равнин. Как они могли управлять субконтинентом, не подвергаясь ежегодно тепловому удару? Решение нашлось в предгорьях Гималаев. Там погода в разгар лета представляла собой сносную имитацию климата старой доброй Англии.

Было несколько высокогорных убежищ для вечно обожженных солнцем англичан — Дарджилинг на востоке, Утакамунд на юге, — но одно место было исключительным. Если вы в Дели сядете на поезд, идущий на север, в горный штат Химачал-Прадеш, то проследуете путем, который проделали многие поколения британских солдат и администраторов, не говоря уже об их женах и возлюбленных. Некоторые англичане отправлялись туда в отпуск, чтобы проветриться, развлечься и найти себе пару. Но большинство ехало потому, что ежегодно на семь месяцев Симла становилась столицей Индии.

Симла лежит на высоте чуть более семи тысяч футов над уровнем моря и на расстоянии более тысячи миль от Калькутты. Пока в 1903 году не была проложена железная дорога из Калки, попасть в Симлу можно было на лошади, на носилках или в паланкине. Если вода в реках стояла высоко, для переправы требовались слоны. Симла с ее захватывающими дух видами, соснами и мягкой прохладой (не говоря уже о случайных дождевых облаках) напоминает скорее Шотландское нагорье, чем Гималаи. В Симле есть даже театр Гейти [91] По названию известного музыкального театра в Дублине. — Прим. пер. и готическая шотландская церковь (ее заложил некий Чарльз Пратт Кеннеди, построивший первый дом на возвышенности в 1822 году). Для викторианцев, наученных литераторами-романтиками идеализировать каледонские горы, Симла казалась настоящим раем. Горный воздух буквально приводил их в экстаз: “Казалось, эфир вошел в мои вены, поскольку я чувствовал, что я могу нырнуть с головой в самые глубокие долины или проворно прыгнуть с их обрывистых склонов с потрясающей легкостью”. Правители Индии быстро оценили по достоинству омолаживающий воздух. Лорд Амхерст посетил Симлу уже в 1827 году, будучи генерал-губернатором, а в 1864 она стала официальной летней резиденцией вице-короля.

Симла была странным мирком: отчасти Шотландия, отчасти Гималаи; отчасти средоточие власти, отчасти игровая площадка [92] Очень скоро склоны командных высот, занятых резиденциями вице-короля и главнокомандующего, застроили псевдо-тюдоровскими домами для отдыха. Лютьенс высказался о Симле так: «Если бы сказали, что обезьяны построили все это, можно было бы ответить только: “Какие чудные обезьяны! Их следует застрелить, если они сделают это снова”». . Этот мирок никто не понял лучше, чем Редьярд Киплинг. Родившийся в Бомбее в 1865 году, в первые пять лет своей жизни Киплинг проводил больше времени с индийской няней, чем собственными родителями. Он заговорил на хиндустани прежде, чем на английском, и возненавидел Англию, когда его послали туда в возрасте пяти лет, чтобы получить образование. Киплинг возвратился одиннадцать лет спустя, чтобы занять должность помощника редактора лахорской “Сивил энд милитари гэзетт”, которую он вскоре оживил потоком бойких стихов и рассказов из англо-индийской жизни, описываемой, по его словам, “без полутонов”. Проницательный начинающий репортер, Киплинг любил бродить в поисках материала по базарам Лахора (“чудесному, грязному, таинственному муравейнику”), обмениваясь шутками и торгуясь с лавочниками-индусами и мусульманами, продававшими лошадей. Это была настоящая Индия, и она пьянила его: “Жара, запахи масла и пряностей, и клубы дыма от фимиама из храмов, и пот, и темнота, и грязь, и вожделение, и жестокость, и, прежде всего, вещи чудесные, неисчислимые”. Вечерами он даже начал посещать опийные притоны. Чопорный человек, жаждущий риска, Киплинг считал, что наркотик — “сам по себе превосходная вещь”.

О Симле у Киплинга сложилось неоднозначное мнение. Как и все, он смаковал “шампанский” воздух, радовался “зеленым холмам, вздымающимся как грудь женщины”: “Ветер шумит в траве, дождь в деодарах [гималайских кедрах] шепчет: 'Шшш-шшш-шшш'”. Он счел здешнюю светскую жизнь захватывающим вихрем “приемов на открытом воздухе, и теннисных матчей, и пикников, и завтраков в Аннандейле, и соревнований в стрельбе, обедов и балов, не говоря уже о прогулках верхом и пешком”. Временами жизнь в Симле казалась Киплингу “единственным способом достойного существования в этой пустынной земле”. Он полушутя признавался в “Повести о двух городах”, Калькутте и Симле, что

Он отлично понимал, почему

Помимо приятной погоды, была еще одна забава: флирт с чужими женами, посланными в горы для поправления здоровья доверчивыми мужьями, оставшимися потеть внизу.

Однако Киплинга мучил вопрос, действительно ли разумно вице-королю и его советникам проводить половину года “на той стороне легкомысленной реки”, вдалеке от тех, кем они управляли, как будто “на расстоянии месячного морского пути”. Хотя Киплинг любил соломенных вдов Симлы, его симпатии всегда были с соотечественниками на равнине: Ким, сын британского солдата, “отуземившийся” у Великого Колесного пути; солдат-стоик Теренс Малвени, говорящий на собственном странном наречии (наполовину ирландский язык, наполовину хиндустани); чиновники Индийской гражданской службы (ИГС), изнемогающие от жары на своих сожженных солнцем станциях. Они бывали, как он однажды написал, “циничными, потрепанными и сухими”. Их, как бедного Джека Баррета, могли предать порочные жены, оставшиеся на холмах [93] “Джек Баррет уехал в Кветту, / Как и приказали. / Оставил жену в Симле / С тремя четвертями месячного жалования… / Джек Баррет уехал в Кветту, / И дух там испустил, / Работая за двоих / На том благодатном посту; / А госпожа Баррет оплакивала его / Самое большее пять веселых месяцев”. . Но именно на них, “гражданских”, держалась власть англичан в Индии.