Николай Шпанов - Ученик чародея (Часть 1-6)

- Вы же сами учили меня, что нельзя заниматься нашим делом без такого рода экскурсов. Всякий советский работник, кое-что смыслящий в марксизме, уже обладает качеством, какого не знала до нас следственная наука и практика расследования.

- Это ты о себе - насчет марксизма? - усмехнувшись, спросил Кручинин.

- Отчего же нет?! - В голосе Грачика звучало столько задора, что у Кручинина не хватило духа произнести вертевшееся на языке скептическое замечание. А Грачик, ободренный его молчанием, продолжал с еще большим подъемом: - Я хорошо понимаю, что метод аналогий, нравившийся мне когда-то, очень далек от совершенства. Это эмпирика. Но согласитесь, что и эмпирика не всегда бесполезна, если она основывается на богатом и хорошо проанализированном материале.

- Ты опять о "статистической криминалистике"?

- Непременно о ней! - убежденно сказал Грачик. - Но сразу же оговариваюсь: во-первых, я отказываюсь от ошибочной мысли о возможности применить то, что в геометрии называют способом наложения. Вы были правы: сходство случаев может быть лишь очень случайным и приблизительным, и выводы по аналогии остаются только вероятностью. Отсюда правило: аналогиями надо пользоваться критически. Но зато я перебрасываю тут мостик к тому, что, на мой взгляд, можно назвать интегральным методом - методом объединения и аналитического перехода от частностей к целому, то есть к следственной версии...

- Всякому овощу свое время и... свое место, - остановил его порыв Кручинин. - Ты, на мой взгляд, пока еще не принадлежишь к числу тех, кто опытом и знаниями приобрел качества, необходимые для такого рода рассуждений.

- Благодарю за любезность!

- Я тебя люблю, Сурен, и потому предостерегаю.

- Благодарю вдвойне, - ответил Грачик и на ходу отвесил церемонный поклон. К его удивлению, Кручинин остановился, не торопясь, снял шляпу и ответил Грачику таким же театральным поклоном. Он провел шляпой у самой земли, будто подметая уличную пыль воображаемыми перьями.

29. ГУЛЯЯ ПО СТАРОЙ РИГЕ

- Хорошо, что тут темно и никто не видит двух сумасшедших, вообразивших себя средневековыми кавалерами... А впрочем, в этих щелях, Кручинин повел вокруг себя шляпой, указывая на тесно сгрудившиеся дома Старой Риги, - вероятно, так и здоровались.

- Вот уж не думаю, - сказал Грачик. - Немцы, наверно, попросту хлопали друг друга по пузу, самодовольно отрыгивая пивом и кислой капустой. Ну, а что касается латышей, то в те времена им было не до церемоний и шляп с перьями они не носили.

Друзья остановились перед трехэтажным домиком в три окна, прилепившимся к приземистой арке крепостных ворот. Искра, сорвавшаяся с дуги пробежавшего где-то далеко трамвая, молнией осветила угрюмый фасад. Маленькие оконца блеснули пыльными стеклами. От соседнего амбара упала тень балки, высунувшейся до середины улицы. Блок придавал ей вид виселицы, ожидающей приговоренного. Покачивающийся над окованной дверью жестяной фонарь ржаво поскрипывал. Задрав голову, Кручинин вглядывался в едва различимые контуры герба, вытесанного над входом. Грачик потянул приятеля за рукав.

- Брр! - проговорил он, зябко поводя плечами. - В таких местах становится неприютно даже в самую теплую ночь. Мраком тут веет от каждого камня! Вероятно, люди здесь никогда не улыбались.

- Ого, еще как хохотали... эти остзейские Гаргантюа.

- Чему они могли радоваться? - Грачик пожал плечами. - Тому, что еще несколько тюков товара втащили по этому блоку в свой амбар?

- Ты становишься иногда удивительно примитивен, старина, - сокрушенно проворчал Кручинин. - Разве то, что изловили латышского мужика, не снявшего шляпу перед герром бургомистром, и сегодня на Ратушной площади всыпали ему двадцать горячих, не повод для смеха герра фон Шнейдера? А разве не стоит порадоваться тому, что завтра будут вешать батраков, поджегших усадьбу барона фон Икскюль? А уж ежели рижскому купцу Мейеру удалось обсчитать данцигского купца Моллера на тысчонку гульденов при продаже латышского льна, разве не стоит тогда выпить лишний пяток кружек пива? - Кручинин покачал головой. - Нет, братец, были причины для смеха...

Беседуя, друзья все дальше углублялись в узкие проходы Старого города. Дома бюргеров и купцов, лавки, амбары и кирхи, остатки крепостных стен и висящие над всем этим громады Пороховой башни и развалины св. Петра - все темно, мрачно, холодно даже в эту светлую и теплую осеннюю ночь.

- Когда я хожу по этим проулкам, - говорил Кручинин, - мне бывает жаль, что я так мало знаю о происходившем тут. В те далекие времена, когда я работал над вопросом о положении личности в уголовном процессе, приходилось много возиться с архивами. Увлекала эволюция обвинительного и розыскного процесса во Франции и в Германии. Сколько сил я ухлопал на то, чтобы понять формальную ценность человеческой личности и ее фактическую обесцененность в британском суде! А германское право? Сколько хлопот мне доставляли его параграфы, в сто раз более темные, чем эти каменные закоулки. Спрашивается: почему же я ни разу не заглянул вот в эти края, где пытались установить свои церковно-звериные законы ливонцы, где смешивались вердикты папского Рима с проповедями Лютера, где Петр посадил свой дубище? Почему я ни разу не заглянул в ратушу этого города, в его гильдейский дом, в суд, в пыточную камеру? Ведь это же кусочек нашей истории. И как бы это мне пригодилось.

- Все это так далеко, так чуждо, - небрежно сказал Грачик. - Едва ли в тех мрачных веках можно почерпнуть что-либо практически полезное для нашего времени, глядящего вперед.

Кручинин поморщился: вот она молодость! Ей ничего не нужно от истории, она ничего не ищет в прошлом, потому что у нее почти нет этого прошлого, она вся в будущем. Старость же любит копаться в прошлом, потому что у нее уже почти нет будущего. А поколение Кручинина? Разве у него ничего нет, кроме прошлого? Оно ищет в прошлом аналогий с настоящим и уроков на будущее! Что до него самого, то в силу своего профессионализма он и прошлое и будущее рассматривает с позиции человека, ищущего примирения... Нет, не примирения между личностью и законом, а их слияния! Людям легкой мысли хочется доказать, будто у нас уже не существует противоречий между личностью и обществом. На том основании, что социализм не может отрешиться от интересов личности и социалистическое государство в существе своем представляет прочную гарантию интересов личности, кое-кто хочет поставить знак равенства между интересами индивидуума и коллектива. Уверяют, будто борьба между этими категориями закончена раз и навсегда и наступила гармония. Слух и зрение филистеров с готовностью подхватывают лакированные версии политических концепций, господа "ученые" становятся слепыми и глухими к практике строительства социализма и оказываются, в противоречии с элементарными нормами морали... Морали или права?.. - Кручинин осторожно коснулся рукава шагавшего рядом с ним и погруженного в задумчивость Грачика: