Николай Шпанов - Ученик чародея (Часть 1-6)

Едва отхрипела и отлязгала разбитыми суставами машина "Оле", притиснувшая его ржавый борт к причалу, и еще прежде чем укрепили сходню, капитан Хуль, немолодой уже человек с прокуренными до желтизны усами, придерживая выгоревшую шляпу, покинул свое судно и направился в управление портовой полиции. Там, изъясняясь по-английски (капитан не знал ни одного итальянского слова), Хуль объяснил полицейскому комиссару, что отмеченные в судовой роли жирными чернильными крестами фамилии принадлежали двум пассажиркам, которых он, капитан дальнего плавания Хуль, принял на борт своего судна в Рио-де-Жанейро. Обе пассажирки исчезли с судна посреди Атлантического океана, и он, Кнуд Хуль, не желает нести ответственность за это грязное дело.

Оживившийся было при этом рассказе полицейский комиссар сразу утратил интерес к делу, стоило ему услышать, что исчезнувшие пассажирки принадлежали к группе "католичек-паломниц", которую сопровождал агент благотворительного "братства святой Изабеллы". Комиссар не счел нужным сказать седоусому моряку то, что сказал бы другому, помоложе:

- Стыдно не знать такую фирму! Претензии к "братству Изабеллы" так же бесплодны, как жалобы на господа бога.

А все, что с этой минуты говорил капитан Хуль, казалось входило в одно ухо полицейского комиссара и тут же вылетало в другое. Он даже не дал себе труда записать имя агента суперкарго Арвида Квэпа. Когда капитан окончил рассказ, комиссар положил перед ним пустой бланк и, указав место внизу листа, сказал:

- Вот здесь.

- Что?

- Подпись... Протокол...

- Но тут же ничего не написано.

- Не беспокойтесь, я все напишу потом, - любезно улыбнулся комиссар.

- Мне было бы все равно, что вы тут напишете, - сказал Хуль, - если бы не могло оказаться, что во всем окажусь виноват я сам. Лучше уж вы запишите при мне то, что я сказал.

В раздумье поковыряв в зубах, комиссар отговорился недосугом и велел капитану зайти на следующий день.

Друзья объяснили капитану Хулю: "братство Изабеллы" занималось обменом женщин между Европой и Южной Америкой. Из Европы оно перевозило в публичные дома латинской Америки "светлый товар" - итальянок, француженок, немок и главным образом белокурых уроженок Австрии; в Европу привозили "темный товар" - креолок, мулаток и негритянок. Но не это заботило Кнуда Хуля, и Квэп не был первым представителем подобного промысла, которого норвежец встретил на своем капитанском веку. Речь шла о другом: если по наблюдениям и предположениям Хуль соглашался с тем, что первая из двух исчезнувших пассажирок попросту покончила с собой, бросившись в море, то вторая вовсе не походила на человека, готового к самоубийству. Кое-что в поведении Квэпа наводило капитана на мысль, что очутиться за бортом ей помог именно этот агент "братства Изабеллы".

Хуль не был детективом-любителем. Разобраться в том, так это или нет, и в обстоятельствах, послуживших поводом к убийству, капитан предоставлял полиции. Но он сам не желал нести ответственность за случившееся. Между тем поведение полицейского комиссара убедило Хуля в том, что итальянская полиция не намерена заниматься этим делом. Поразмыслив, капитан потратил вечер после окончания разгрузки "Оле" на то, чтобы написать письмо в редакцию газеты, - он все еще думал о том, чтобы оградить себя. Он еще не знал, в какую газету пошлет это письмо и прочел его вечером в кругу таких же, как он сам, капитанов за столиком одного из портовых ресторанчиков. Часть слушателей одобрительно покачивала головами, другие посмеивались над прекраснодушием, не идущим старому моряку.

Наутро Хуль отправился в первую попавшуюся редакцию, чтобы отдать письмо, а когда вернулся на судно, полицейский комиссар уже ждал его.

- Вот, я принес бумагу, - сказал он удивленному такой любезностью капитану. - Теперь советую подписать. - И комиссар повернул капитану последнюю страницу густо исписанного протокола.

- Разрешите прочесть? - спросил Хуль.

- Вы же не знаете итальянского...

Хуль действительно не знал языка, но он позвал кочегара-итальянца и велел перевести написанное. Из перевода он узнал, что де сам он только для того и явился в полицию, чтобы отвести от синьора Квэпа всякое подозрение в убийстве женщины.

- Ну, что же, - раздраженно ответил комиссар, - раз так - вам придется еще разок пройтись к нам, в полицию.

- Хоть сейчас, - отрезал капитан.

- Нет, попозже вечерком, - ответил комиссар любезно, - тогда не так жарко! - и покинул пароход, даже не отведав из бутылки, поставленной на стол капитаном. Именно это и удивило больше всего капитана: он почуял неладное.

Вечером Хуль пошел в управление портовой полиции. Часа два он препирался с комиссаром из-за подробностей, которые хотел занести в протокол. Когда они покончили с протоколом, на улице была уже ночь. Работы в порту окончились. Он затих и обезлюдел.

- Проводите капитана, - сказал комиссар полицейскому, присутствовавшему при опросе. Тот козырнул и молча последовал за Хулем. Прежде чем затворить за собою дверь кабинета, полицейский оглянулся на стоявшего за письменным столом комиссара. Тот молча кивнул головой, словно прощался с широкой спиной моряка, где его синий китель немного лоснился на могучих лопатках. На свою беду капитан Хуль не обладал наблюдательностью, которая помогла бы ему заметить этот сигнал комиссара и то, что за ближайшим углом сопровождавшего его полицейского сменил не кто иной, как... Квэп.

Прошли сутки. Капитан парохода "Оле Свенсен" Кнуд Хуль не вернулся на свой пароход. Тот же полицейский комиссар, в том же самом кабинете подписал протокол о смерти неизвестного, по всем признакам иностранного моряка, задушенного ночью на территории порта.

42. КОГДА ЛЕГКОМЫСЛИЕ МОЖЕТ СТОИТЬ ЖИЗНИ

Весьма вероятно, что случай на "Оле Свенсене" и смерть капитана Хуля не заслуживали бы того, чтобы ими заниматься здесь, на страницах отчета об антисоветской антидемократической диверсии. Десятки тысяч женщин томятся в позорных клоаках мира, сотни из них, не выдержав унижений, кончают с собой; и Кнуд Хуль не был первым моряком, бесследно исчезнувшим в потемках попутного порта. В биографии Арвида Квэпа это происшествие было лишь одною из вех, не вносивших ничего нового в его образ. Но одно обстоятельство заставило нас задержать внимание читателя на этих воспоминаниях сонного Квэпа: возможность проследить еще одну из линий его связи с отцом Язепом Ланцансом. Мы не собираемся здесь морализировать по поводу хорошо известной "морали" иезуитов. Нас интересует лишь логика развития отношений между отцом-иезуитом, доверенным лицом Ордена, организатором Католического действия, фактическим примасом римской церкви среди "перемещенных" прибалтов - епископом Язепом Ланцансом и беглым серым бароном, бывшим айзсаргом, убийцей и поджигателем, бывшим эсэсовцем, палачом нацистского лагеря "Саласпилс", провокатором и шпиком в лагере № 217 для "перемещенных" - Арвидом Квэпом. Нас интересует то, что эти двое - давнишние сообщники. Во всех их делах "идеологическим" вдохновителем являлся Язеп Ланцанс, как и подобает высоко эрудированному отцу-иезуиту, а физическим исполнителем был грубый, не привыкший много размышлять Арвид Квэп.