Николай Шпанов - Ураган

2

Далеко не всякий знакомый узнал бы сейчас Еву Шоу, ведущую автомобиль по тесной улице. Казалось бы, что, положив столько сил, чтобы погубить Лесса, она при известии о катастрофе не может испытывать ничего, кроме удовлетворения. А между тем одно упоминание имени Лесса, не говоря уже о подробностях его нынешнего положения, вызвало у нее поток непристойного поношения в адрес правительства. Не обращая внимания на окрики водителей, которым мешала ее медленная езда, Ева думала о своем: старые связи среди разведчиков помогли Еве разузнать о подлости, которую братец Фрэнк затевал против Лесса. Нортону нужно было предъявить хозяевам и публике отречение Лесса от всего, что тот сообщил печати о событиях в Ингольштадтхаузене и над каналом. Ева не видела Лесса с прошлой пресс-конференции, когда он, надув Нортона, успел выложить газетчикам часть того, что хотел. Правда, ему не дали договорить, но все же скандал был огромный. Просто удивительно, что Нортону удалось заткнуть прессе глотку, свалив все на болезнь Лесса. На этой пресс-конференции Еве не дали поговорить с Лессом. Теперь она не имела представления о том, как идет его лечение: улучшается его состояние, или болезнь берет свое? Сколько Ева ни старалась, ей не удавалось пройти в больницу, где держали Лесса. И все же она найдет путь к Лессу: он должен быть спасен. Ева вырвет его из лап Нортона. Ее бунгало у моря - вот где Лесс придет в себя. Ева разыщет лучших врачей, добудет все, что знает современная наука. И Лесс навсегда останется с Евой. Фрэнк Нортон был неуютный человек. И жил он неуютно. Даже самых близких людей - а в далеком прошлом он их, кажется, знавал - он предпочитал принимать в своей адвокатской конторе. Женщины в жизни Нортона занимали мало места. Появление в конторе "Нортон и Нортон" дамы всегда объяснялось чисто деловыми причинами. Нортон сидел в унылой полутьме кабинета, откинувшись в кресле и устало вытянув ноги. Он задумчиво грыз конец изглоданного карандаша. Ева не сказала по телефону, зачем хочет прийти. Отлично зная, что сестра его не любит, Нортон все же не представлял ее нынешней неприязни: что бы там ни было, а ведь она столько работала на него. Войдя из ярко освещенного лифта в контору, Ева зажмурилась, чтобы привыкнуть к потемкам. Она молча шла за отворившим ей Нортоном, тоже не обронившим ни слова приветствия. Нортон закурил, не предложив ей сигарету. Она вынула свою. При вспышке зажигалки Нортон заметил необычную бледность сестры, складку вокруг рта; заметил, что рука, подносившая зажигалку, дрожит. Ева не видела лица Нортона, он сидел спиною к окну, за которым теплилась последняя серость дня. Ева видела только силуэт брата - его узкий длинный череп фараона, оттопыренные уши летучей мыши, поднятые острые плечи. - Что они делают с Лессом? - спросила Ева. Брат не торопился с ответом. - Что они делают с Лессом? - повторила она. - Не суйся - это грязное дело. - Если бы оно было чистым, ты бы в нем не участвовал. - Галич получит то, что ему причитается. Вот и все. - Нет, не все! - Ева ударила ладонью по столу. - Зачем вы хотите его оперировать? Нортон быстро взглянул на Еву и тут же отвел взгляд. Он развел руками: - Врачи хотят ему помочь. - Сделать его идиотом?! - выкрикнула Ева. - Если это правда... Слушай, Фрэнк... - В ее хриплом голосе слышалась угроза. Нортон глубже втиснулся в кресло, и его острые плечи поднялись до самых ушей. - Ты меня знаешь, Фрэнк... Если вы причините ему вред... Я не остановлюсь ни перед чем. Слышишь: ни перед чем! В моих руках есть чем взорвать твою лавочку. Я отомщу тебе. Тебе самому! И, клянусь, тебе не позавидует даже Лесс. Да, Ева знает много. Слишком много. Но ведь она - это только она, а за ним такая машина, что Еве станет тем хуже, чем больше она знает. "Да, тем хуже ей, чем больше она знает", - мысленно повторил он. - Тебе лучше не соваться в это дело, - негромко проговорил он. И на этот раз в его голосе была такая угроза, что пальцы Евы судорожно впились в замшу сумочки.

3

Прежде чем войти в приемную, Парк поглядел сквозь щелку в дверях. Очевидно, Лесса подготовили для свидания. Он полулежал - с ногами, закутанными в одеяло. Выше пояса Лесс был обнажен, и над ним натянули полог, чтобы ткань не прикасалась к телу. Кожа Лесса имела странный багрово-красный цвет. Лесс лежал с закрытыми глазами и слушал: сестра читала ему газету. Что-то похожее на сострадание шевельнулось в душе Парка, хотя он и не узнал своего бывшего адъютанта. Парка рассердило то, что огромные перчатки на руках больного, надутые воздухом, имели несвежий вид - в нескольких местах резина стала совсем коричневой. Откуда было Парку знать, что это вовсе не перчатки, а обожженные руки? Врачи не решились прикоснуться к ним бинтами. При первой же смене бинтов вместе с ними была бы снята и кожа.

* * * Лесс услышал шаги, но не повернул головы. Он берег силы для разговора. У них с Парком есть о чем поговорить. Как-никак последний разговор!.. По тому, как посапывал приближавшийся к нему тяжелым шагом человек, по ударившему в нос смешанному запаху сигарет и туалетной воды Лесс, не открывая глаз, узнал Парка. - Генерал... - язык Лесса ворочался с трудом. - Да, да, мой мальчик, называйте меня, как бывало. - Парк решил делать вид, будто ничего, кроме болезни Лесса, не помешает им толковать попросту. Он считал, что именно с ним, со "своим Парком", Лесс должен быть откровенен. Впрочем, помимо государственной цели этой встречи, Парк ведь христианин, облегчить страдание парня по заповеди господней... - Ну-ка, мальчик, выкладывайте: за каким чертом вы это натворили? Сказать правду, я не верю тому, что ваш проступок - преступление. Может быть, ошибка, а? Небось не ведали что творили? Вас обманули, завлекли в ловушку, а? Не могу понять, дружище, чего вам не хватало? - Чистой совести, генерал. - Чистая совесть - это важно, - Парк удовлетворенно покивал. - Надо, чтобы высший судия не нашел на ней изъяна. Но вы, мальчик, поддались пропаганде. Я вас понимаю... Вы не представляете, сколько твердости нужно нашему брату, государственному деятелю, чтобы иной раз не поддаться гипнозу слов и личного обаяния собеседника. И, клянусь небом, мой мальчик: не раз и не два мне чертовски хотелось самому перестать сомневаться в том, что мой оппонент прав... Да, да, именно так, мой мальчик! Парк достал сигарету и собрался ее закурить, а Лесс, воспользовавшись паузой, сказал: - В том, что он прав, я не сомневаюсь. Именно потому я и сделал то, что сделал, - ответил Лесс. - Надо предостеречь людей от повторения провокации. Подлость этих типов слишком дорого обходится человечеству. Парк нахмурился. - Мы сами могли бы опубликовать, что нужно. А вы наболтали черт знает что. - Вы боитесь того, что я открыл людям? - Человечество нуждается в сильной руке. А сила - это мы. Мы призваны господом богом к управлению человечеством, не всегда понимающим, куда оно идет. Ему нужна добрая нянька. - Человечество обойдется без такой няньки. - Из того, что вас надули, вы делаете опасные выводы. - Опаснее то, что вам не удалось надуть человечество, а вы не делаете из этого выводов, генерал. - Вы даете возможность обратить все это против нас! А ведь мы ни в чем не виноваты! - Если так, суд это зачтет, - насмешливо сказал Лесс. - Суд? - Вот именно, генерал, суд. У Парка перехватило голос от гнева: этот распластанный остаток человека смеет говорить о праве судить его, Парка! Парк закрыл глаза и провел рукой по лицу, словно отгоняя какие-то воспоминания. - Да, - устало проговорил он, - бывают минуты, когда хочется быть откровенным... Меня одолевает страх, когда я думаю об этих треклятых бомбах... - Парк потряс головой, - а я должен опять отстаивать их в Женеве. - Опять ложь о чистой бомбе? - О нет! Это провалилось раз и навсегда. - И, криво усмехнувшись, Парк язвительно добавил: - Не без вашей помощи. - Поедете на том же коньке: "открытое небо", контроль, инспекция? Парк утвердительно кивнул. - Но ведь это просто ловушка, которую вы выдумали для русских! - гневно прошептал Лесс. - К сожалению, они не хотят в нее попадаться. Парк колебался: сказать ли Лессу, что он знает о существовании его дневника? Ведь там записано не только то, что Лесс узнал от Райана, но и то, что он сам думал по этому поводу. - И вина в том падает на вас... - сказал Парк. - На мой дух или на мой труп?.. - Уж там как хотите. Вы будете виноваты в провале нашей миссии, если русским удастся добыть ваш дневник. А я вовсе не уверен в том, что это им не удастся. - Он пристально посмотрел в глаза Лессу. - Вот если бы вы сказали мне, куда его девали... - Раз уж дело пошло об откровенности - может быть, скажете: вы знали о цели бомбардировщика, посланного Хойхлером? - Далеко не всё, - уклончиво ответил Парк. - И согласились, что он полетит на такую операцию накануне вашего выезда в Лугано для переговоров о разоружении. - Видите ли, старина, - наставительно сказал Парк, - знал я или не знал от этого полет вовсе не зависел. - Полет или его результат? - настойчиво спросил Лесс. - В его полете не было ничего экстраординарного: самое обыкновенное патрулирование по давно разработанному плану... - Парк, не договорив, уставился в окно. Так и не дождавшись конца фразы, Лесс спросил: - И вы называете это разумной подготовкой к совещанию об умиротворении? - Ну, старина, не вам судить о таких вещах. - Страшной будет участь народов, если они позволят загипнотизировать себя новой ложью. Но для этого вам нужна и моя ложь, а ее не будет... Парк быстро спросил: - Вы коммунист? - Нет. - Тогда кто же вы? - Один тип назвал меня... коммуноидом. - Коммуноид? - Парк пожал плечами. - Я тоже услышал это впервые. - Что же это значит? - Кажется, я понял. - Коммуноид! - удивленно повторил Парк. - Сейчас, пока я ждал вас, мне читали газету. Сообщают, что в госпитале в припадке безумия умер полковник Деннис Барнс. Деннис Барнс, понимаете, сэр? - Что-то знакомое... - Один из парней, летавших на Хиросиму. - Ага, вспоминаю! Его хотели предать военному суду, но потом сказали, что он попросту помешался. - Барнс был достоин лучшего конца: его мельница тоже завертелась не туда, куда вам угодно. - Что за чепуха, какая мельница? - О них писал еще Сервантес. - И вы, как этот Барнс?.. - О нет, я в своем уме. Впрочем, могу вас уверить, и Барнс тоже был в порядке. Все дело только в его мельнице. Парк усмехнулся: - Она пошла вспять? - Как раз наоборот - вперед. - Любую мельницу можно ведь и остановить, а? - сказал Парк. - Для этого нужно остановить ветер. А это, пожалуй, не под силу даже вам: ведь ветер может стать бурей. - Коммуноид!.. - задумчиво повторил Парк. - Разве вы не хотите, чтобы людям стало лучше? - снова спросил Лесс. - Во имя господа, что за вопрос! - И верите, что простым людям всего света будет лучше? - Как же не верить? - Вот и сами они, простые люди, верят в это. А пока они верят в жизнь, войне не бывать. Война бывает, когда люди перестают верить в то, что может быть лучше, чем есть. - Коммунисты говорят не так! - оживленно возразил Парк, как будто поймал противника на ошибке. - И все-таки вы красный. - Пожалуйста, если вам непременно так хочется. - Лесс едва заметно покачал головой. - Мне все равно. Но не думайте, будто то, что вы сделаете со мной, поможет вам. - И снова печально шевельнул головой. - Вам не поможет ничто, если вы не поумнеете. - Какого черта, мальчик! - рассердился Парк. - Извините за дерзость, но мне жаль вас. И я прощаю вам то, что вы со мною сделаете. Но не думайте, что вам простят люди. Не знай Лесс своего бывшего патрона за хорошего актера, он, пожалуй, и поверил бы в искренность смеха, которым разразился Парк. - И вы мне все прощаете? - сквозь смех спросил он. - Уже не имеет значения, с вашего ведома или нет Хойхлер состряпал свою гнусность над Европой. Важнее будущее... Оно в руках таких, как вы. - И тут в глазах Лесса появился блеск, почти радость. - А что, если... я вам помогу? - Вы? - Парк рассмеялся, и на этот раз его смех не был деланным. - Мне? - Вам смешно: мертвец - и вдруг такое! Но честное слово: я дам вам ключ, золотой ключ от ворот мира. - Ключ от золотых ворот бессмертия! - Парк опять рассмеялся. - Что ж, может быть, войдем туда вместе с вами?.. И все-таки лучше откажитесь от всего, что наболтали. Для вас это наиболее простой путь... - К смерти?.. - Может быть, к бессмертию. - Не стоит, - спокойно проговорил Лесс. - Суд все равно будет. Как бы вы ни хитрили. Тут или в Женеве - все равно. Подумайте, что вам сказать на этом последнем суде. Но помните, говорить придется правду... И да простит вам бог!.. Я очень устал... - Ну что же, с богом, господин коммуноид. До встречи. - Разве что на том свете, генерал. И позвольте на прощанье повторить: поезжайте в Женеву с чистыми руками, просите прощения у людей - вы заставили их пережить слишком тревожные часы, страх за судьбу потомков на тысячу лет вперед. Просите прощения и поклянитесь, что это не повторится. По крайней мере поскольку зависит от вас. - Лесс сделал передышку. Парк молчал. И Лесс закончил: - Иначе - суд, генерал. Опять страшный и позорный суд!