Альберт Шпеер - Воспоминания

Ни Йодль, ни я не знали тогда, что подобная идея уже давно организационно подготовлена. С мая 1942 г. существовал разработанный до мельчайших деталей план под кодовым наименованием «Валькирия», предусматривающий в случае внутренних беспорядков или чрезвычайных ситуациях быструю концентрацию всех находящихся на территории Германии частей (3). Теперь интерес Гитлера к этому вопросу снова пробудился, и уже 7 июня 1944 г. на Оберзальцберге состоялось совещание, в котором наряду с Кейтелем и Фроммом принимал участие и полковник фон Штауфенберг.

Граф Штауфенберг был подобран генералом Шмундтом, шеф-адъютантом Гитлера, чтобы в качестве начальника штаба активизировать работу подуставшего Фромма. Как мне объяснил Шмундт, Штауфенберг пользовался репутацией одного из самых дельных и способных офицеров (4). Гитлер не раз советовал мне установить со Штауфенбергом тесное и доверительное сотрудничество. Штауфенберг, несмотря на свои тяжелые ранения сохранял какое-то особое обаяние юности; своеобразная поэтичность сочеталась в нем с отточенной четкостью. В этом виделось взаимодействие двух на первый взгляд взаимоисключающих начал в формировании его личности — поэтический круг вокруг Стефана Георга и Генеральный штаб. Мы бы с ним отлично сошлись и без поощрения к этому со стороны Шмундта. Уже после того события, которое неразрывно связано с его именем, я очень много и часто размышлял о нем и не находил более точных, чем у Гельдерлина, слов: «В высшей мере противоестественный, своенравный характер, если не понять тех обстоятельств, которые насильственно зачеканили его кроткий дух в столь строгую форму».

Совещание по мобилизационным в чрезвычайной ситуации вопросам были продолжены 6-го и 8-го июля. Вместе с Гитлером вокруг большого круглого стола в гостиной Бергхофа сидели Кейтель, Фромм и другие офицеры. Около меня занял мсето Штауфенберг со своим необыкновенно раздутым портфелем. Он давал пояснения по плану «Валькирия» Гитлер внимательно слушал его и в состоявшемся затем обмене мнениями согласился с ним по большинству пунктов. В конце совещания он принял решение, что в случае боевых действий на территории Рейха вся полнота исполнительной власти переходит к военачальникам, а за политическими инстанциями, т.е. прежде всего за гауляйтерами, в их функции рейхскомиссаров по обороне, сохранялись только консультативные функции. Командующие военными частями получали право, — как это и было записано в решении, — давать прямые, обязательные к исполнению указания государственным органам, коммунальной администрации, даже не запрашивая мнения гауляйтеров (5).

Было ли это дело случая или следование определенному плану, но только как раз в эти дни в Берхтесгадене собралось основное военное ядро заговорщиков. Теперь мне известно, что несколькими днями раньше они во главе со Штауфенбергом приняли, больше уже не откладывая, решение о покушении на Гитлера при помощи бомбы, хранившейся у генерал-майора Штифа. 8 июля у меня была встреча с генералом Фридрихом Ольбрихтом по вопросу о призыве в вермахт рабочих, имеющих бронь, сразу после разговора с Кейтелем, в котором наши мнения разошлись. Как это чаще всего и бывало, он начал с жалоб на то, какие проблемы возникают из-за разделенности вермахта на четыре структурные части. Он указал на некоторые несуразицы, устранение которых могло бы обеспечить приток в сухопутные силы не одну сотню тысяч молодых солдат из ВВС.

А еще на следующий день в ресторане «Берхтесгаденер хоф» я встретился с генерал-квартирмейстером Эдвардом Вагнером, генералом войск связи Эрихом Фельгибелем, генералом при начальнике Генерального штаба Фрицем Линдеманом, а также с начальником Организационного управления при верховном командовании сухопутных войск генерал-майором Штифом. Все они были участниками заговора, и ни одному из них не суждено было прожить еще несколько месяцев. Может быть, именно потому, что столь долго откладывавшееся решение о государственном перевороте было окончательно принято, они все производили беззаботное впечатление, как это нередко бывает, после сожжения за собой всех мостов. Хроника моего министерства зафиксировала безмерное мое удивление от их беззаботно лихих оценок отчаянного положения на фронтах: «По словам генерал-квартирмейстера трудности незначительны… Генералы оценивают неудачи на Восточном фронте всего лишь как досадный пустяк» (6).

Еще не далее, как недели за две до этого генерал Вагнер описывал положение в самых мрачных тонах и выдвигал дополнительные требования по вооружению, если дальнейшее отступление окажется неизбежным, которые были заведомо невыполнимыми и которые, как я сегодня думаю, могли иметь только один смысл — доказать Гитлеру, что поддержание необходимого уровня поставок вооружения вермахту вообще уже невозможно и что, поэтому, мы идем навстречу полной катастрофе. Я при этом не присутствовал, а мой сотрудник Заур отчитал, при поддержке Гитлера, генерал-квартирмейстера, который был по возрасту значительно старше его, как мальчишку. Я его разыскал здесь специально, чтобы засвидетельствовать мою неизменную симпатию к нему, но заметил, что тот неприятный эпизод его теперь уже ничуть не волновал.

Мы, не торопясь, порассуждали о неполадках в управлении войсками, вытекавших из недостатков в верховном командовании. Генерал Фельдгибель рассказал о бессмысленном расточительстве живой силы и материальных ценностей, возникавшем уже только вследствие одного того, что в каждом роде войск вермахта существует своя автономная система связи: ВВС и армия протянули свои кабели чуть ли не до Афин и Лапландии. Их объединение, если даже оставить в стороне вопросы экономии, обеспечило бы бесперебойную связь даже при самых чрезвычайных обстоятельствах. Гитлер же резко отвергал все предложения, шедшие в этом направлении. Я со своей стороны, также привел примеры того, какие преимущества принесло бы каждому из родов войск единое руководство всей политикой вооружения.

Хотя я с заговорщиками и прежде нередко вел весьма откровенные разговоры, я никогда ничего не подозревал об их планах. Лишь один-единственный раз я почувствовал, что что-то затевается — и то не из бесед с ними, а из одного высказывания Гиммлера. Как-то поздней осенью 1943 г. они о чем-то разговаривали с Гитлером на открытом воздухе возле ставки. Я задержался в непосредственной от них близости и стал, таким образом, невольным свидетелем следующего разговора: «Так, значит, мой фюрер, Вы согласны на мой разговор с „серым кардиналом“ и с тем, чтобы при этом я прикинулся бы, что я с ними заодно?» Гитлер утвердительно кивнул: «Существуют какие-то темные планы и, может быть, мне удастся таким образом разузнать о них поподробнее, если я, конечно, сумею войти к нему в доверие. И если до Вас, мой фюрер, что-то дойдет со стороны, то Вы знаете истинные мотивы моих действий». Гитлер жестом выразил свое согласие: «Разумеется, у меня к Вам полное доверие». У одного из адъютантов я потом поинтересовался, кому принадлежит кличка «серый кардинал» и услышал в ответ: «Это прусский министр финансов Попитц!»