Альберт Шпеер - Воспоминания

Сидя за этими планами, он часто повторял: «Единственное мое желание, Шпеер, самому еще увидеть эти постройки. В 1950 г. мы устроим всемирную выставку. До сих пор все сооружения будут стоять пустыми и послужат как выставочные помещения. Мы пригласим весь мир!» Так говорил Гитлер, и нелегко было угадать его истинные мысли. Своей жене, которая должна была смириться с отсутствием всякой нормальной семейной жизни на ближайшие одиннадцать лет, я в качестве утешения пообещал кругосветное путешествие в 1950 г.

Расчет Гитлера распределить стоимость строительства на возможно большее количество плечей, и в самом деле, сработал. Расцветающий, богатый Берлин притягивал вследствие централизации администартивного аппарата все новых чиновников; с этим должны были считаться и промышленные фирмы, расширяя и перестраивая на широкую ногу свои центральные правления в Берлине. Для такого рода строительных замыслов до сих пор годилась как «витрина Берлина» только Унтер-ден-линден и несколько менее значительных улиц. Поэтому новая, шириной в 120 метров улица, привлекала уже хотя бы только тем, что там не предвиделись транспортные муки, типичные для старых центральных улиц; к тому же цены на строительные участки в этой, до сих пор все же относительно удаленной местности, были довольно невысоки. В самом начале своей деятельности я столкнулся с многочисленными прошениями об отводе строительных площадок, беспорядочно разбросанных по всему городу. Вскоре после того, как Гитлер стал канцлером, огромное новое здание Рейхсбанка выросло в одном совершенно ничем непримечательном квартале, да еще и с большим сносом жилья. Впрочем, в один прекрасный день Гиммлер за обедом у Гитлера выложил на стол чертеж этого здания и совершенно серьезно заговорил о том, что продольный и поперечный корпуса внутри прямоугольного блока образуют крест, что является ни чем иным, как замаскированным прославлением христианской веры католическим архитектором Вольфом. Гитлер достаточно разбирался в строительстве, чтобы развеселиться по этому поводу.

Уже через несколько месяцев после окончательного утверждения планов, даже еще до окончания работ по переносу железнодорожных путей, территория, отведенная под застройку первой очереди улицы протяженностью в 1200 метров оказалась розданной. Заявки на получение стройплощадок, которые могли бы быть предоставлены лишь через несколько лет, посыпались таким дождем, что была не только обеспечена застройка всей семикилометровой магистрали, но мы начали распределение участков и к югу от Южного вокзала. Лишь ценой огромных усилий нам удалось удержать д-ра Лея, руководителя Немецкого трудового фронта, с его огромными, составленными из трудовых взносов средствами, удержать от захвата для его собственных целей одной пятой части общей протяженности улицы. И все же он заполучил запроектированный блок длиной в триста метров, в котором он собирался открыть огромное увесилительное заведение.

Естественно, что среди мотивов разразившейся строительной лихорадки не последним было желание сооружением крупных объектов ублажить Гитлера. Поскольку расходы на сооружения такого рода должны были бы быть выше, чем на нормальных площадках, я посоветовал Гитлеру за все эти дополнительно вкладываемые миллионы награждать застройщиков, что он импульсивно и одобрил. «Почему бы даже и не ввести особый орден для тех, кто оказал услуги искусству? Награждать им мы будем очень редко и главным образом тех, кто финансировал строительство крупных сооружений. Орденами тут можно многого дабиться». Даже британский посол рассчитывал — и не без оснований — на успех у Гитлера, предложив в рамках нового генерального плана Берлина построить новое посольство, да и Муссолини проявлял исключительный интерес к этим планам (13).

Если сам Гитлер о своих подлинных замыслах в области архитектуры хранил молчание, то уж о том, что становилось известным, говорилось и писалось вдоволь. В результате в архитектуре воцарилась высокая конъюктура. Если бы Гитлер увлекался коневодством, то можно с уверенностью сказать, что среди правящего слоя разразилась бы мания разведения породистых лошадей. А так возникло серийное производство всякого рода эскизов в «гитлеровском стиле». Хотя невозможно говорить о каком-то архитектурном стиле третьего рейха, а — только лишь о получившем предпочтение общем направлении, несущем отпечаток определенных, эклектичных элементов, но оно заполонило все. При этом Гитлер отнюдь не был доктринером. Он разбирался в том, что павильон для отдыха на автобане или сельский дом Гитлер — югенд не должны выглядеть как городские постройки. Ему также никогда не пришло в голову построить фабричное здание в парадном стиле; он по-настоящему мог загореться строительством промышленного объекта из стали и стекла. Но общественные сооружения в государстве. которое намеревается создать империю, должны, как он полагал, нести вполне определенный отпечаток.

Бесчисленные эскизы, появившиеся в других городах, были прямым продолжением берлинского проектирования. Отныне любой гауляйтер стремился увековечить себя в своем городе. Почти в каждом из этих проектов угадывался берлинский эскиз креста из пересекающихся осевых линий, даже сориентированных по сторонам света. Берлинский образец превратился в схему. На совещаниях по тем или иным планам Гитлер неустанно набрасывал собственные эскизы. Они были сделаны ловкой рукой, точны в перспективе: контуры, разрезы и общий вид — все им выдерживалось в масштабах. Лучше не мог бы сделать и профессиональный архитектор. Нередко в первой половине дня он показывал добротно выполненный эскиз, над которым он проработал всю ночь. Но большинство его рисунков в несколько штрихов возникли в ходе наших дискуссий.

До сих пор я храню все наброски, которые Гитлер сделал в моем присутствии, я надписывал на них дату и сюжет. Интересно, что из имеющихся у меня ста двадцати пяти эскизов добрая четверть посвящена его градостроительным замыслам в Линце, которые были ему ближе всего. Столь же часто среди его рисунков можно обнаружить эскизы театральных зданий. Однажды утром он ошеломил нас эскизом, начисто выполненным за одну ночь, изображавшим «колонну движения» для Мюнхена, которая в качестве городского символа обрекла бы знаменитые башни собора богородицы на убогое прозябание лилипутов.

Этот проект, как и берлинскую триумфальную арку, он рассматривал как свою личную собственность и поэтому не смущался вносить детальные улучшения в проекте своего мюнхенского архитектора Германа Гислера. Я и сегодня полагаю, что при этом речь шла о действительных улучшениях, которые выразительнее передавали переход от статики цоколя к динамике колонны, чем в замысле Гитлера, который, впрочем, тоже был самоучкой.