Альберт Шпеер - Воспоминания

Бывало, я подставлялся, и Борман, конечно, к своему глубокому удовлетворению, давал мне из своей партийной штаб-квартиры резкие выговоры. Как, например, в случае, когда я согласовал с руководством евангелической и католической церквей вопрос о возведении храмов в наших новых берлинских районах ( 4). Он в резкой форме запретил отведение стройплощадок церквям.

После того, как 25 июня 1939 г. своим указом «об обеспечении необратимости победы» Гитлер распорядился о немедленном возобновлении работ на берлинских и нюрнбергских стройках, я спустя несколько дней поставил рейхсминистра д-ра Ламмерса в известность, что «я не намерен на основе указа фюрера еще во время войны снова приступить к практической реконструкции Берлина». Однако, Гитлер не согласился с таким толкованием и приказал продолжать строительные работы, даже если общественное мнение и было в основном негативным. Под его давлением было решено, что несмотря на военное время, берлинские и нюрнбергские объекты должны быть готовы к ранее установленным срокам, т.е. самое позднее в 1950 г. Под его нажимом я подготовил «Срочную программу фюрера» и Геринг сообщил мне затем, в середине апреля 1941 г., что ежегодная потребность в 84 млн т металлоконструкций будет обеспечена. Для маскировки от общественности эта программа шла под названием «Военная программа работ по развитию водных путей и рейхсбана Берлина». 18 апреля я обсуждал с Гитлером увязанные с этой программой сроки сдачи Дворца для собраний, зданий Верховного командования вермахта, Рейхсканцелярии, дворца фюрера — короче, средоточия его власти вокруг Адольф Гитлер-плац, к возможно более скорому завершению всего этого ансамбля он, несмотря на войну, сохранял пламенный интерес. Одновременно было основан трест для производства этих работ, в который были сведены семь наиболее мощных немецких строительных фирм.

Несмотря на предстоящий поход на Советский Союз, Гитлер с присущим ему упрямством продолжал лично отбирать полотна для художественной галереи в Линце. Он разослала своих торговцев предметами искусства в оккупированные области, чтобы обшарить там рынок живописи и развязал таким образом «картинную войну» между своими торговцами и людьми Геринга. Война эта начала быстро принимать все более острые формы, пока Гитлер не поставил своего маршала на место, чем и была отныне установлена строгая субординация и среди торговцев антиквариатом.

Большие, переплетенные в кожу каталоги прибыли в 1941 г. в Оберзальцберг; в них — сотни фотографий с полотен, которые Гитлер лично распределял между галереями Линца, Кенигсберга, Бреслау и других городов на Востоке. На Нюрнбергском процессе я снова увидел эти коричневые тома как улики обвинения; картины по большей части были изъяты парижским ведомством Розенберга из еврейского имущества. Гитлер пощадил знаменитые государственные художественные собрания Франции. Впрочем, действовал так он не без корыстного расчета, потому что он не раз подчеркивал, что по мирному договору лучшие произведения должны будут быть переданы Германии в счет репараций. Свою власть для личных целей Гитлер в данном случае не использовал. Из картин, купленных или конфискованных в оккупированных странах он ни одной не оставил у себя.

Для Геринга же хороши были любые средства, чтобы как раз во время войны пополнить свою художественную коллекцию. Теперь уже в три-четыре этажа в холлах и иных помещениях Каринхалле висели ценнейшие полотна. Когда же на стенах не осталось свободного места, он использовал для размещения картин потолок вестибюля. Даже на внутренней стороне полога над своим роскошным ложем он приказал укрепить изображение обнаженной женской фигуры в натуральную величину, изображавшей Европу.

Он и сам не чурался торговлей картинами. На верхнем этаже его обиталища стены большого холла были сплошь увешаны живописью. Они поступили из собственности одного известного голландского торговца антиквариатом, который вынужден был уступить Герингу свою коллекцию по смехотворной цене. Эти картины, как он сам рассказывал со смехом, он во много раз дороже продает гауляйтерам, требуя при этом еще наценку за честь приобретения картины в «знаменитой коллекции Геринга».

Однажды, примерно в 1943 г. с французской стороны обратили мое внимание на то, что Геринг нажимает на правительство Виши, требуя одну из жемчужин Лувра в обмен на несколько полотен из своего собрания.

Ссылаясь на позицию Гитлера, что государственная коллекция Лувра неприкосновенна, я заявил французскому представителю, что он не обязан поддаваться этому давлению и что в крайнем случае он может обратиться ко мне. Геринг отступился. С незамутненной совестью он мне несколько позднее продемонстрировал в Каринхалле знаменитый штерцингский алтарь, который ему подарил зимой 1940 г. Муссолини после достижения соглашения по Южному Тиролю. Гитлер и сам подчас возмущался методами, которые «второй человек» пускал в ход при пополнении своей коллекции ценнейшими художественными произведениями, но не отваживался привлечь Геринга к ответу.

Уже ближе к концу войны Геринг — что бывало редко — пригласил моего друга Брекера и меня на обед в Каринхалле. Еда была не слишком обильной; на меня произвело неприятное впечатление, когда к завершению трапезы нам подали обычный коньяк, а Герингу слуга весьма торжественно наполнил бокал из старой, покрытой пылью бутылки. «Этот специально только для меня», — сказал он нам, своим гостям, и поведал, в каком из французских замков был конфискован этот редкостный клад. Затем, пребывая в радушном настроении, он показал нам, какие сокровища были упрятаны в подвалы Каринхалля. В том числе — ценнейшие античные экспонаты из Неаполитанского музея, прихваченные при эвакуации в конце 1943 г. С все той же гордостью хозяина он приказал отпереть шкафы, чтобы дать нам полюбоваться его запасом французского мыла и парфюмерии, которых должно было хватить на годы вперед. И в заключение осмотра он велел принести его коллекцию бриллиантов и драгоценных камней, которая на взгляд стоила многие сотни тысяч марок.

Закупки Гитлером картин прекратились, после того как он произвел руководителя Дрезденской галереи д-ра Ханса Поссе в своего уполномоченного для развертывания художественной галереи в Линце. До этого Гитлер сам выбирал экспонаты по аукционным каталогам. В данном случае он пал жертвой своего принципа в любом деле организовывать конкурентную борьбу между двумя-тремя лицами. Независимо друг от друга он дал одновременно разрешение торговаться на аукционах без ограничения своему фотографу Хофману и еще одному антиквару. Они бойко продолжали торговаться и набавлять еще и тогда, когда все другие покупатели уже отпадали. Так дело и шло, пока берлинский аукционер анс Ланге однажды не обратил на это мое внимание.