Николай Борисов - Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья

От г. Митавы до р. Шет по Полангенскому тракту (4 вер.).

Все протяжение готовых уже и открытых по настоящее время шоссейных сообщений составляет в сложности 4.841 вер. и, таким образом, уже около 100 городов находится в непосредственном между собою соединении устроенными шоссе» (110, 555—557).

Любимым детищем Николая I было Московское шоссе. Он испытывал законную гордость, проезжая по первому шоссе из Петербурга в Москву, построенному в 1816—1833 годах общей протяженностью 702, 5 версты (724 километра) с его 25 станциями.

Шоссе строилось по лучшей для того времени английской технологии, предусматривавшей создание твердого и непроницаемого для воды многослойного покрытия из битого камня. По сторонам дороги тянулись глубокие канавы, куда стекала дождевая и талая вода.

Для поддержания дороги в хорошем состоянии создавалась постоянно действующая дорожная служба. Вот что писал об этом ехавший из Москвы в Петербург летом 1839 года Эуген Хесс.

«Дорога до сих пор была превосходной. Она широкая и ровная, так что мы катимся, словно по столу.

На небольшом расстоянии друг от друга стоят одного размера и одинаково построенные деревянные дома с большими садами, в которых живут дорожные рабочие. Перед этими домами на специальных площадках лежат тяжелые каменные катки, для выравнивания шоссе, и треугольники, сбитые из балок, чтобы сгребать с шоссе снег.

Над всеми, даже самыми маленькими, ручейками построены гранитные мосты с красивыми, железного литья, перилами.

Вечером мы пили чай на красивой почтовой станции Солнечная гора. Было темно, и мы не могли рассмотреть ни саму деревню, ни окружающие места.

Все деревни, лежащие вдоль дороги, обязаны поставлять почтовых лошадей и вообще все необходимое для проезжающих. Если последние обходятся с крестьянами точно так же, как генерал Киль, то кроме чаевых они зарабатывают немало тычков в ребра и т. п.» (203, 101).

Еще более привлекательно выглядело новое шоссе при выезде из Петербурга в Москву.

«Дальше с нашими шестерками лошадей мы продвигались уже веселее по прекрасному, широкому и ровному шоссе от Петербурга до Москвы, единственному в России, но и на самом деле действительно великолепному. Достойно упоминания уже то, что долгое время оно похоже на березовую аллею» (203, 31).

Для поддержания Петербургского шоссе в должном порядке все проезжающие должны были платить определенный сбор.

«На выезде из Ижоры находится первая застава дорожного сбора с проезжающих и обозов, установленного для поддержания шоссе. Таких застав по московскому тракту 6-ть, из коих две: одна в Твери, по сю сторону города, а другая в Черной Грязи, при въезде в деревню, не приведены еще в действие. Подлинно не жаль заплатить за проезд по шоссе — по этой покойной для езды и приятной для глаз дороге, гладкой, как бульвар» (164, 48).

Как и на современных платных автодорогах, сумма дорожного сбора определялась расстоянием от той станции, где путник въехал на дорогу, до той, где он ее покинул.

Посаженные вдоль больших дорог березы (и доныне сохранившиеся кое-где, например, на Ярославском шоссе за Петровском) придавали им особую красоту.

«В Орше начинается прекрасная березовая аллея, которая ведет в Москву. По большей части ее образуют большие и старые березы, но есть и деревья, которые были посажены по приказу императора Александра. Они достигли уже довольно внушительных размеров» (203, 52).

Ценное свидетельство о состоянии Петербургского тракта принадлежит историку С.М. Соловьеву. Вспоминая свое путешествие из Москвы в Петербург в 1842 году, он отмечает: «Поехал я не на долгих, но в почтовой карете, которая на третьи сутки принесла меня на берега Невы; езда, действительно, была великолепная, европейская, шоссе гладкое» (173, 271).

Благоустройство дорог не ограничилось одним только московско-петербургским трактом. С 1833 по 1855 год было построено еще 6, 5 тысячи километров шоссейных дорог. Шоссе имели стратегическое значение, и если в целом дороги находились в ведении губернаторов, а их состояние контролировалось через Министерство внутренних дел, то шоссе были подведомственны Главному управлению путей сообщения. В 1849 году по докладу П. А. Клейнмихеля уже все дороги были подчинены его ведомству (26, 530).

Дороги строились в ту пору по всей России.

Наследник престола Александр Николаевич в 1837 году среди прочих путевых наблюдений сообщал императору и такое: «Шоссейное полотно от самого Ярославля почти до Ростова уже готово» (19, 38).

Спустя десять лет по Ярославскому шоссе ехал в путешествие по северным монастырям историк С. П. Шевырев. В своих путевых записках он высоко оценивает достоинства новой дороги.

«Чудное шоссе катилось под нами ровной гладью, да мы-то к сожалению не могли по нем катиться. Обывательская тройка тащила нас очень вяло. Вез крестьянин, живущий от Переславля за 50 верст. Он никогда не бывал в этой стороне, и все окружавшее приводило его в такое изумление, что он сам не понимал, где находится. Между тем деятельно убиралась дорога. Мужики скашивали по ней мураву. Рвы выравнивались в ниточку. Почтовые лошади тяжелым, огромным катком укатывали дорогу и крушили свежий щебень.

Новый европейский путь много изменил впечатления, вас окружающие. Мне было тринадцать лет, когда я в первый раз ехал из Переславля в Ростов. Помню, как из одного села мы переезжали в другое. Теперь дорога пуста. Села отошли в сторону Соображения инженерные требовали таких изменений. Новые деревни, новые села выстроятся по новой дороге. В одном месте шоссе катится по топи непроходимой, где, конечно, никогда не бывала человеческая нога. Это чудо инженерного искусства. Наст шоссе на несколько сажень возвышается над болотами, которых влажные испарения обдавали нас пронзительной сыростью. Нельзя не любоваться этой смелой насыпью. Петровск, заштатный городок, где станция, выиграл много от шоссе. Домики так и подымаются друг за дружкой. Дом станционный очень красив и хорошо убран. Везде смотрители учтивые, предупредительные, с новыми формами цивилизации. Все пришлось по новой дороге.

Последнюю станцию к Ростову ехали мы ночью. Европейская цивилизация гладким путем своим убаюкивала меня в моем тарантасе и обеспечивала мой сон от толчков и других более неприятных приключений. Но вдруг и она разбудила меня неожиданным образом. У шоссейного шлагбаума потребовали мытищинского ярлыка (квитанции об уплате дорожного сбора. — Н. Б.), о котором солдат сказал, что могу с ним сделать все, что угодно. Как что угодно? Вот где его надобно отдать. Смотритель впросонках настойчиво требует ярлыка с меня, также полусонного. Давай искать, шарить по всем карманам, и в портфеле, и в записной книжке. Нет, так нет. Надобно было вновь заплатить что-то. В другой раз, коль случится, будем помнить» (214, 86).