Артур Мортон - Английская Утопия

«Утопии оказываются гораздо более выполнимыми, чем мы предполагали раньше. Теперь мы находимся лицом к лицу с вопросом также жгучим, но в совершенно ином плане: как можем мы избегнуть их фактического осуществления?

…Утопии могут быть реализованы. Жизнь идет к Утопии. И возможно, что начинается новый век, в который интеллигенция и образованные классы будут мечтать о методах, как избежать Утопии, о возвращении к обществу неутопическому, менее совершенному, но более свободному».

Для Бердяева, Хаксли и класса, который они представляют, завтрашний день не только «так же ужасен, как и сегодняшний», но это завтра бесконечно хуже, его даже нельзя себе представить. И, таким образом, на этой последней стадии, в эту эру общего кризиса и надвигающегося свержения капитализма Утопия меняет свой характер.

На протяжении почти всего периода, охватываемого этой книгой, буржуазия была гордым и прогрессирующим классом, крепнущим в рамках феодализма, пробивающимся к государственной власти, захватывающим ее и, наконец, пользующимся этой властью. Буржуазия смотрела с верой вперед, и Утопия была тем, что лучшие ее представители, способные видеть дальше узких классовых интересов и отождествлять прогресс буржуазии с прогрессом всего человечества, видели в конце пути. Это видение вселяло надежды, хотя и не всегда давало полное удовлетворение; если даже некоторые утописты и видели, что обеты буржуазной революции не соблюдаются, они были уверены, что достаточно дать хороший совет или небольшой толчок — и все пойдет хорошо.

Были, конечно, частичные исключения, вроде Блейка, но вся картина в общем не изменялась вплоть до последних десятилетий XIX века. Теперь уже нельзя было по-прежнему игнорировать угрожающий и непреложный подъем нового класса. Становилось очевидным, что если Утопия сможет когда-нибудь быть реализована, она будет следствием грядущей рабочей революции, а не последней главой, завершающей буржуазную революцию. Отсюда тревога Грэга, Доннели, Брама. В двух предшествующих разделах этой главы мы проследили дальнейшее развитие этого процесса, мы видели реакцию на непродуманный оптимизм Уэллса и имеющий, может быть, большее значение отход его в старости от своего раннего оптимизма.

Так мы подошли в известном смысле к концу истории английской Утопии. Теперь перед нами, с одной стороны, буржуазия, отождествляющая свое будущее с будущим цивилизации, а потому взирающая на него с отчаянием; с другой — рабочий класс и его союзники, борющиеся за завоевание или построение социализма, мало склонные рисовать вымышленные картины того будущего, которое они создают своими руками. И все же форма Утопии слишком глубоко укоренилась в человеческом сознании, чтобы можно от нее легко отказаться, и в течение последних десятилетий она была использована в разных целях, очень отличных от тех, которые ставили себе классические утописты прошлого.

Это обобщение имеет, как это обычно бывает, исключение — книгу «Неизвестная страна» лорда Сэмюэля, опубликованную в 1942 году, но «задуманную и написанную в основном до войны». Это произведение, написанное в форме продолжения «Новой Атлантиды» Бэкона, так строго выдержано в традиционном стиле утопии, что иногда кажется, что это скорее академическое упражнение, чем серьезная оригинальная работа. Да и Сэмюэль, как и либеральная партия, признанным теоретиком и философом которой он является, представляет сам какой-то пережиток прошлого.

Как и следует ожидать от продолжения «Новой Атлантиды», большое место уделяется прогрессу науки и изобретений, а также образованию. Но самым интересным во всей книге является то, что, когда либералу-философу понадобилось строить идеальную экономику, он вынужден был основывать ее на классической формуле Маркса «от каждого по способностям, каждому — по потребностям». Утопия Сэмюэля, как и Мора, представляет бесклассовое коммунистическое общество, и к его чести нужно отнести, что он отказался от неуклюжих теорий, к которым вынуждены были прибегать Беллами, Герцка и Уэллс, чтобы построить приемлемую Утопию на какой- то другой основе.

Нельзя было бы требовать, чтобы нам был показан Бензалем, достигший бесклассового общества посредством классовой борьбы или революции. Напротив, классовой борьбе уделяется очень мало места в истории бензалемцев, и взгляды их на революцию были идентичны с взглядами одного английского вига XX века:

«Насилие является сущностью революции; возможно, что она преследует моральные и гуманные цели, но, применяя средства аморальные и жестокие, она еще дальше отодвигает эти цели. Точно так же нельзя говорить, что «хуже, чем есть, не мо жет быть». Ухудшение всегда возможно, и случается очень часто. Страдания порождают революцию, а революции приносят новые страдания».

Поэтому бензалемский общественный строй

«не был установлен сразу при помощи революционного возмущения, но формировался столетиями: однако за последние сто лет под влиянием стимула сутуризации продвижение было более быстрым, чем когда-либо раньше».

Сутуризация — операция, при помощи которой размеры черепа, а следовательно, и природные способности детей, увеличиваются, — представлена как подлинно волшебное средство, производящее социальные изменения. Это типичное средство утопизма в его последней стадии. Если не признавать классовую борьбу средством изменения общества, то это изменение должно всегда приходить извне — от монарха, как в ранних утопиях, от абстрактного разума или необъясненного изменения душевных свойств, наконец, от какого-то творческого чуда. А так как упадок религиозной веры затрудняет признание нами чуда в смысле сверхъестественного вмешательства в человеческие дела, современные писатели-утописты обращаются к науке в надежде, что это может быть совершено ею. Эту тенденцию мы ясно видели у Уэллса, а в другой форме ее можно обнаружить в «Назад к Мафусаилу» Шоу, где темой служит возможность удлинения жизни человека до трехсот лет.

Какую бы форму ни приняло это обращение к внешним факторам, на практике оно выливается в утверждение, что общество нельзя изменить без какого-либо физического, биологического изменения человека, и тоже самое, лишь несколько иначе, выражено Сэмюэлем. Как и в книге Уэллса «Люди как боги», где он сделал представителями рабочего класса двух шоферов, отвергающих утопический образ жизни еще более категорически, чем их «хозяева», точно так же и у Сэмюэля команда корабля, на котором герой достигает Утопии, состоит из круглых политических неучей, принимающих без раздумья самые непродуманные социальные и экономические идеи буржуазии и отвергающих с ужасом бесклассовое утопическое общество Бензалема. Совершенно очевидно, что Сэмюэль, как и Уэллс, никогда не рассматривал рабочих как положительную политическую силу.