Николай Коняев - Гибель красных моисеев. Начало террора. 1918 год

Даже если и был этот народ и большевиками, и чекистами…

Не понимали этого следователи Огго и Кингисепп…

Не понимали и товарищи в затерянном в вятской глуши Нолинске…

Это оттуда пришло тогда письмо, которое было напечатано в «Вестнике ВЧК» и которое вызвало такой гнев В.И. Ленина, что сам журнал немедленно был закрыт.

Письмо называлось: «Почему вы миндальничаете?»

«Революция учит. Она показала нам, что во время бешеной Гражданской войны нельзя миндальничать. На своей спине мы почувствовали, что значит отпускать на свободу Красновых, Колчаков, Алексеевых, Деникиных и как мы увидели также на примере убийства Володарского, что значит благодушествовать с “домашней” контрреволюцией. И мы объявили нашим массовым врагам террор, а после убийства товарища Урицкого и ранения нашего дорогого вождя тов. Ленина мы решили сделать этот террор не бумажным, а действительным. Во многих городах произошли после этого массовые расстрелы заложников. И это хорошо. В таком деле половинчатость хуже всего, она озлобляет врага, не ослабив его. Но вот мы читаем об одном деянии ВЧК, которое вопиющим образом противоречит всей нашей тактике.

Локкарт, тот самый, который делал все, чтобы взорвать Советскую власть, чтобы уничтожить наших вождей, который разбрасывал английские миллионы на подкупы, знающий безусловно очень многое, что нам очень важно было бы знать,— отпущен, и в «Известиях ВЦИК» мы читаем следующие умилительные строки: «Локкарт (после того, как его роль была выяснена) покинул в большом смущении ВЧК».

Какая победа революции! Какой ужасный террор! Теперь-то мы можем быть уверены в том, что сволочь из английских и французских миссий перестанет устраивать заговоры. Ведь Локкарт покинул ВЧК “в большом смущении”. Мы скажем прямо: прикрываясь “страшными словами” о массовом терроре, ВЧК еще не отделалась от мещанской идеологии, проклятого наследия дореволюционного прошлого.

Скажите, почему вы не подвергли его, этого самого Локкарта, самым утонченным пыткам, чтобы получить сведения и адреса, которых такой гусь должен иметь очень много?

Ведь этим вы могли бы с легкостью открыть целый ряд контрреволюционных организаций, может быть, даже уничтожить в дальнейшем возможность финансирования, что, безусловно, равносильно разгрому их; скажите, почему вы вместо того, чтобы подвергнуть его таким пыткам, от одного описания которых холод ужаса охватил бы контрреволюционеров, скажите, почему вы вместо этого позволили ему “покинуть” ВЧК в большом смущении?

Или вы полагаете, что подвергать человека ужасным пыткам более бесчеловечно, чем взрывать мосты и продовольственные склады с целью найти союзника в муках голода для свержения Советской власти. Или, быть может, ему нужно было дать возможность “покинуть ВЧК в большом смущении”, чтобы не вызвать гнева британского правительства?

Но ведь это значит — совершенно отказаться от марксистского взгляда на внешнюю политику. Для каждого из нас должно быть ясно, что английский нажим на нас зависит только от имеющихся у английских империалистов свободных сил и от внутреннего состояния этой страны. Англичане и так жмут, как могут, и от пыток Локкарта этот нажим увеличиться не может. А что касается внутреннего состояния, то в наших интересах обратить взоры трудящихся масс Англии на возмутительные деяния их “представителя”. Пусть каждый английский рабочий знает, что официальный представитель его страны занимается такими делами, что его, официального представителя, приходится подвергнуть пытке.

И можно с уверенностью сказать, что рабочие не одобрят системы взрывов и подкупов, проводившихся в жизнь этим прохвостом, руководимым прохвостами рангом повыше.

Довольно миндальничать; бросьте недостойную игру в “дипломатию” и “представительства”.

Пойман опасный прохвост. Извлечь из него все, что можно, и отправить на тот свет» {338} 338 Еженедельник ВЧК. 1918. № 3. С. 7—8. .

Ссылки на это письмо можно найти во многих учебниках истории, и, как правило, комментируется оно в том духе, что вот чекисты сами признались в применении пыток и это и вызвало гнев Владимира Ильича, поэтому он на заседание ЦК РКП(б) 25 октября и потребовал закрыть «Еженедельник чрезвычайных комиссий» за разглашение в нем сведений о пытках, применяющихся в ЧК.

Но простите…

Тут же о пытках говорится только, что надо бы их ввести. То есть просто высказывается пожелание… И даже как бы и упрек чекистам — чего это вы не применяете пыток?

Так что, как нам кажется, рассердил Владимира Ильича не разговор о пытках, а подчеркнутый нами абзац…

Слишком уж откровенно было сказано и про английские миллионы, которые разбрасывал на подкупы Локкарт, чтобы взорвать Советскую власть, чтобы уничтожить наших вождей… И про то, что знал Локкарт безусловно очень многое, что неплохо было бы знать, если уж и не всему трудовому народу, то хотя бы всем большевикам и чекистам…

Вот это любопытство и рассердило Владимира Ильича.

Такого любопытства в древней Хазарии не прощали…

Сам В.И. Ленин, похоже, прекрасно знал, кто замыслил убрать его, и никакие фиалки, которые второпях собирали ему удалые ребята из ВЧК, не могли обмануть его.

Когда его привезли не в больницу, а в Кремль, раненый Владимир Ильич в лучших традициях хазарского двора дождался, пока приедет верный Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич со своей женой Верой Михайловной Величкиной, имевшей медицинское образование.

В ее присутствии, превозмогая невероятную боль, Ленин расспросил врачей (здесь были Минц, Вейсброд, Семашко, Баранов, Винокуров, Розанов, Обух), тяжело ли он ранен: «А сердце?.. Далеко от сердца… Сердце не может быть затронуто?»…

И только потом, и только Величкиной, разрешил сделать себе укол морфия.

Пока он расспрашивал врачей, появились признаки одышки. Поднялась температура. Когда сделали укол, Ленин впал в полузабытье, иногда произнося отдельные слова.

«И зачем мучают, убивали бы сразу…» — сказал он тихо и смолк, словно заснул {339} 339 Бонч-Бруевич В.Д. Три покушения на Ленина. С. 81. .

И снова остается только поражаться той феноменальной способности бороться за свою жизнь, которую демонстрирует в эти дни Владимир Ильич Ленин.

Находясь буквально на грани сознания, он стремится контролировать обстановку и не позволить врагам добить его.

«Я.М. Свердлов сообщает в 11 час 45 мин в Петроград, что состояние здоровья Ленина несколько улучшилось. Больной шутит, заявляет врачам, что они ему надоели, не хочет подчиняться дисциплине, шутя, подвергая врачей перекрестному допросу, вообще “бушует”. Сегодня мы все окрылены надеждой» {340} 340 Известия. 1918. 1 сентября. .