Николай Коняев - Тайны Шлиссельбургской крепости

Многие исследователи отмечали, что предприятие князя Голицына имело своим примером избрание на шведский престол сестры Карла XII Ульрики Элеоноры. Шведским аристократам удалось добиться тогда ограничения самодержавной власти.

«При избрании Анны Голицын помнил и мог принимать в соображение случившееся с Ульрикой Элеонорой: удалось там — почему не удастся здесь? — спрашивал В.О. Ключевский. — Шведские события давали только одобрительный пример, шведские акты учреждения — готовые образцы и формулы»…

Это риторический вопрос…

Там — это там, а здесь — это здесь…

Петру I казалось, что он строит европейское общество, а строилась восточная рабовладельческая империя…

Воспитанным Петром I верховникам чудилось, что они вводят конституцию, а что собирались ввести на самом деле, не знает никто…

Шляхтичам-конституционалистам казалось, что они борются с засильем олигархов, но на самом деле итогом совместных, хотя и направленных друг против друга, действий стало призвание Бирона.

Бироновщина стала итогом первой русской конституционной попытки…

Но могли ли как-то иначе завершиться эти конституционные споры?

Часто высказывается мнение, что, несмотря на свои недостатки, конституция Д.М. Голицына все равно ввела бы Россию в принципиально другую (европейскую) ситуацию.

Это сомнительно, но даже если бы и случилось так, еще неизвестно, чем бы обернулся для России подобный поворот…

«Слышно здесь, что делается у вас или уже и сделано, чтоб быть у нас республике, — писал в те дни казанский губернатор Артемий Петрович Волынский, человек неглупый, а главное, хорошо знающий русскую жизнь. — Я зело в том сумнителен. Боже сохрани, чтобы не сделалось вместо одного самодержавного государя десяти самовластных и сильных фамилий: и так мы, шляхетство, совсем пропадаем и принуждены будем горше прежнего идолопоклонничать и милости у всех искать, да еще и сыскать будет трудно, понеже ныне между главными как бы согласно ни было, однако ж впредь, конечно, у них без разборов не будет, и так один будет миловать, а другие, на того яряся, вредить и губить станут»…

Второе возражение Артемия Петровича Волынского против «конституции» базировалось на его скептическом отношении к воспитанному петровскими реформами дворянству, которое наполнено «трусостию и похлебством, и для того, оставя общую пользу, всяк будет трусить и манить главным персонам для бездельных своих интересов или страха ради».

Волынский не знаком с «научно»-художественной обработкой наследия Петра I, которая будет проведена в рамках культа, установленного императрицей Елизаветой, и его рассуждения несколько отличаются от романтических представлений позднейших писателей и историков. Волынский излагает ощущения современника Петровской эпохи, и делает это не с позиций философа или моралиста, а как администратор-практик. И не сами петровские реформы оценивает он, а только практические последствия, к которым может привести исправление их…

Хотя Петр I и декларировал, что проводит свои реформы ради величия Российской империи, но обеспечивались эти реформы отношением к титульному народу, как к расходному материалу [22] Это отношение к русскому народу чрезвычайно роднило Петра I с Лениным и Троцким. Возможно, поэтому памятники Петру I и не уничтожались большевиками. .

Волынский понимает это, и «трусостью и похлебством» служилых людей определяет не столько индивидуальные качества русских дворян, сколько результат воздействия на служивого человека установленной Петром I системы тотального подавления и унижения личности русского человека…

Эта «трусость и похлебство», несущая на себе родовые грехи петровских реформ, проявилась в февральские дни вполне отчетливо. Это ведь рабское нежелание заботиться о своем будущем и подтолкнуло «шляхетство» поставить последнюю точку в истории с первой русской конституцией.

За эту покорность и благодарила Анна Иоанновна гвардейских офицеров на званом обеде. Да и как было не благодарить, если эти преданные рабы помогли ей посадить во главе Российской империи любезного ее сердцу Бирона.

Как с верными холуями, обращался с дворянством и Бирон.

«С первых же минут своей власти в России, — пишет С.Ф. Платонов, — Бирон принялся за взыскание недоимок с народа путем самым безжалостным, разоряя народ, устанавливая невозможную круговую поруку в платеже между крестьянами-плательщиками, их владельцами-помещиками и местной администрацией. Все классы общества платились и благосостоянием, и личной свободой: крестьяне за недоимку лишались имущества, помещики сидели в тюрьмах за бедность их крестьян, областная администрация подвергалась позорным наказаниям за неисправное поступление податей».

В.О. Ключевский рассказывает, что однажды польский посол выразил в беседе с секретарем французского посольства озабоченность, как бы русский народ не сделал с немцами того же, что он сделал с поляками при Лжедмитрии.

— Не беспокойтесь! — успокоил его Маньян. — Тогда в России не было гвардии.

При Лжедмитрии в России не было гвардии, и это и спасло Россию.

К этому суждению нельзя отнестись просто как к занимательному анекдоту. Остроумно и точно уловил секретарь французского посольства момент перехода русской гвардии в денационализированное состояние, когда она начинает жить не для страны, а сама для себя, подчиняя себе Россию.

Такой гвардии, такого дворянства, такого высшего сословия на Руси не было. Впрочем, в других странах — тоже…

И в этом, как это ни грустно, и нужно искать отгадку провала всех конституционных попыток в России, потому что, хотя и менялось всё, и с середины XIX века роль гвардии дворцовых переворотов переняла интеллигенция, но денационализированность сохранялась и в этих новоявленных бунтарях, как и стремление жить не для страны, а только для себя, подчиняя себе Россию.

И этому виною тоже — Петр I…

Вернее, обожествление его, то некритическое отношение к его свершениям, которое было установлено в России его преемниками.

И если мы действительно желаем для своей страны добра, то должны, отбросив привычные стереотипы исторических симпатий и антипатий, без злобы и раздражения осознать этот простой и ясный факт.

Если бы реформы Петра I совершались на благо России, невозможно было бы и само появление Анны Иоанновны.

Воцарение Анны Иоанновны — это экзамен петровской реформы.

Бироновщина — ее оценка…

Снова, как и во всех петровских реформах, сработала жестокая и неумолимая логика — невозможно сделать ничего хорошего для России, если ненавидишь ее народ и ее обычаи.

Сделанное нами уподобление эпохи Анны Иоанновны экзамену петровских реформ, а бироновщины — оценке на этом экзамене, как любое сравнение, должно содержать долю условности.