Всеволод Иванов - Александр Пушкин и его время

Скача на тройке в Берды, Пушкин рассказал Далю о своей работе над историей Петра:

«Я еще не мог доселе постичь и обнять вдруг умом этого исполина: он слишком огромен для нас, близоруких, и мы стоим еще к нему близко, — надо отодвинуться на два века, — но постигаю его чувством; чем более его изучаю, тем более изумление и подобострастие лишают меня средств мыслить и судить свободно. Не надобно торопиться; надобно освоиться с предметом и постоянно им заниматься; время это исправит. Но я сделаю из этого золота что-нибудь. О, вы увидите: я еще много сделаю! Ведь даром что товарищи мои все поседели да оплешивели, а я только что перебесился; вы не знали меня в молодости, каков я был; я не так жил, как жить бы должно; бурный небосклон позади меня, как оглянусь я…»

В Оренбурге, как и всюду, популярность Пушкина была очень велика. Супруга Даля вспоминает, как несколько местных барышень, узнав, что Пушкин ночевать будет у Даля, забрались вечером на высокое дерево под окном кабинета, смотрели на Пушкина, следили за его жестами… Слышно было только, как он от души хохотал, но слов из-за двойных стекол слышно не было.

Из Оренбурга 23 сентября Пушкин едет на лошадях в село Болдино, куда прибыл первого октября, где в осеннем своем обычном одиночестве засел за работу. В Болдино он жил с начала октября и до середины ноября 1833 года.

«Ты спрашиваешь, как я живу?.. — пишет он жене 30 октября. — Просыпаюсь в семь часов, пью кофей, и лежу до трех часов (Пушкин писал в постели. — Вс. И.). Недавно расписался, и уже написал пропасть. В три часа сажусь верхом, в пять в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей… Вот тебе мой день, и все на одно лицо».

«История Пугачева» и была написана Пушкиным в эту болдинскую осень. Сложная и большая работа выполнена была за необыкновенно короткое время. К тому же написаны в Болдино были еще «Сказка о рыбаке и рыбке», поэма «Анджело», «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях». Закончен также «Медный всадник», эта «петербургская повесть».

«История Пугачевского бунта», как приказал назвать эту работу Пушкина император Николай, или «История Пугачева» — как называл свой труд сам Пушкин, является, по существу, сводкой всего, «что было обнародовано правительством касательно Пугачева». Пушкин дополнил эти официальные материалы еще некоторыми более-менее достоверными выдержками из иностранных писателей, а также материалами из русских рукописей, преданий, устных рассказов.

«История Пугачева» открывается в главе первой вводящей историей яицкого казачества, когда в шестнадцатом веке на реку Яик (указом Екатерины Второй впоследствии переименованной в реку Урал) явились и осели здесь вольные донские казаки. Неся в течение долгого времени сторожевую и охранную службу на востоке Руси, обжившиеся казаки отправили депутатов в Москву — просить царя Михаила о принятии вольных их поселений под высокую руку Москвы.

Царская грамота им была пожалована, в ней указано было владеть тем яицким казакам землями по реке Яику от истоков до устья и разрешено было также: «набираться на житье вольными людьми…»

Так возникло это Уральское (Яицкое) казачье войско, несшее сторожевую службу по наряду Московского приказа, управлявшееся своим свободным обычаем — своим кругом, то есть собранием народа и выборными атаманами, объединенное со всей страной, так сказать, в порядке федеративном.

С начала царствования Екатерины Второй, с 1762 года, со стороны Петербурга начала проводиться политика централизации. Присылаемые на Яик чиновники и командиры прибирали к рукам старые казачьи права и вольности, отменяли привилегии. Привычные к оружию казаки восставали, их подавляли с жестокостью. Казаки посылали ходоков к императрице — тех в пути тайно хватали, заковывали, наказывали как бунтовщиков.

Наконец, правительство решило вольных казаков на Яике преобразовать в гусары и приказало всем обрить бороды, тогда как яицкие казаки были в большинстве старообрядцами.

Такие мероприятия проводил командированный на Яик генерал Траубенберг, из немцев. В это же время подошло и обнаружилось недовольство притеснениями властей мирных калмыков, кочевавших по степям между реками Яиком и Волгой, перешедших когда-то из Китая под покровительство белого царя. Угнетаемые новыми чиновниками, калмыки откочевали было обратно в Китай. Генерал Траубенберг приказал яицкому казачеству нагнать и силой вернуть тех назад, что казачество исполнить отказалось. Траубенберг прибег к репрессиям, с регулярными частями двинулся на казаков, но был убит.

Настала зима 1771 года. В конце концов Яицкое восстание было подавлено генералом Фрейманом, тоже немцем, но брожение и недовольство на Яике не прекращались.

— То ли еще будет! — говорили притихшие мятежники. — Москвой тряханем!

В конце 1772 года появляется Пугачев — слух о нем быстро распространяется по степям. Народ бежит к нему со всех сторон, правительственные крепости падают. «Пугачев усиливался, — пишет Пушкин, — прошло две недели со дня, как явился он под Яицким городком с горстью бунтовщиков, и уж он имел до трех тысяч пехоты и конницы и более двадцати пушек. Семь крепостей были им взяты или сдались ему. Войско его с часу на час умножалось неимоверно… И 3 октября… потянулся к Оренбургу». «…Дела принимали худой оборот, — пишет Пушкин. — С часу на час ожидали общего возмущения Яицкого войска; башкирцы… начали нападать на русские селения и кучами присоединяться к войску бунтовщиков. Служивые калмыки бежали с форпостов. Мордва, чуваши, черемисы перестали повиноваться русскому начальству. Господские крестьяне явно оказывали свою приверженность самозванцу, и вскоре не только Оренбургская, но и пограничные е нею губернии пришли в опасное колебание…

Множество дворян бежало в Москву из губерний, уже разоряемых Пугачевым или угрожаемых возмущением. Холопья, ими навезенные, распускали по площадям вести о вольности и об истреблении господ. Многочисленная московская чернь, пьянствуя и шатаясь по улицам, с явным нетерпением ожидала Пугачева». Одним словом, дело шло об избытии крепостного права, о «вольности крестьянства», что было вполне естественно после освобождения от службы государственной Петром III в 1762 году всего служилого дворянства.

Для правительства обстановка осложнена была еще тем, что войска в ту пору отосланы были в Польшу и в Турцию.

В Польше им приходилось поддерживать короля Станислава Понятовского, посаженного в 1764 году на польский престол Екатериной II, бывшей его любовницей, совместно с Фридрихом II Прусским (Великим). Этого короля Станислава в 1768 году Конфедерация польской аристократии пыталась было похитить с престола, однако попытка не удалась, возникла гражданская война между конфедератами и королем, в которой Россия поддерживала Понятовского, а Турция — союзных ей конфедератов. Вся эта сложная международная политика закончилась в 1772 году «первым разделом Польши» — между Россией, Пруссией и Австрией. Война с Турцией затянулась до 1774 года.