Виктор Безотосный - Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика

Оставим за скобками эмоциональную составляющую авторской позиции О. Соколова. Но, исследователи царствования Александра I, даже признавая его чрезмерное честолюбие, вряд ли смогут согласиться с таким объяснением причин антинаполеоновской позиции России («личная неприязнь» ее императора). Причем не только потому, что малопривлекательный образ российского монарха обрисован в негативных черно-белых тонах, а цветовая гамма, как известно, всегда богаче. Человеческий фактор в международных отношениях всегда играл и будет играть определенную роль. Но политик такого масштаба как Александр I, при принятии стратегических решений никогда не руководствовался лишь личными мотивами. Слишком много фактов противоречат этому. Мир политики всегда оставался исключительной сферой государственного эгоизма и расчета. Даже в России при проведении внутриполитического курса, будучи самодержцем, Александр I был вынужден учитывать интересы русской аристократии, придворных группировок и «партий», назначать на значимые посты людей, которых, мягко говоря, недолюбливал, или не уважал, но делал это из соображений государственной целесообразности [5] Еще французский историк К. Грюнвальд писал, что даже по сравнению с XVIII столетием «русское общество далеко ушло вперед; теперь монарх должен был считаться с мнением как министров и придворных, так и людей просвещенных, число которых становилось все более значительным» (Грюнвальд К. Указ. соч. С. 80) . Подобными мотивами были продиктованы и многие его решения в международной политике. А уж скольких европейских коронованных особ Александр I лично «недолюбливал», трудно даже перечислить (легче указать тех, кого уважал), тем не менее встречался с ними, лобызался, общался, делал комплименты, заключал договора и союзы — этого требовала государственная необходимость. Поэтому «личная неприязнь» императора как причина выглядит в данном случае очень неубедительно, как не выдерживает критики и обвинение в том, что он не руководствовался в своей деятельности национальными интересами.

Поскольку О.В. Соколов исходил из постулатов геополитической теории об общности интересов России и Франции, рассматривая их как естественных и потенциальных союзников (правда, подробно не останавливаясь на этом положении), попробуем рассмотреть сначала расклад сил в Европе в начале XIX столетия и ответить на вопрос: в чем состояли противоречия и насколько объективно совпадали или не совпадали интересы этих двух держав?

Большинство историков сегодня признают, что в рассматриваемый период главными игроками на европейской арене выступали постреволюционная наполеоновская Франция и «владычица морей» и «мастерская мира» — Англия. Непрерывное соперничество между этими державами насчитывало несколько столетий (в XVIII веке оно вспыхнуло с новой силой), но антагонистические противоречия между ними диктовали и определяли основное содержание наполеоновских войн как двух главных оппонентов в споре за преобладание на континенте [6] А. Вандаль не случайно дал следующее определение нахождению у власти Н. Бонапарта: «Царствование Наполеона — не что иное, как двенадцатилетнее сражение, данное англичанам на пространстве всего света» (Вандаль А. Наполеон и Александр I: Франко-русский союз во времена Первой империи. Т. I. СПб., 1910. С. V.). . В Европе можно было выделить еще три крупных государства, способных тогда влиять на расстановку сил: Россию, Австрию и Пруссию, остальные, в силу своей периферийности или малых размеров, не являлись самостоятельными игроками, в той или иной степени не могли проводить независимую политику без оглядки на сильных соседей и находились в орбите воздействия пяти самых мощных стран. Из трех последних выделенных государств Россия стояла на особом месте, так как бесспорно являлась великой европейской державой, обладая огромной территорией, значительными людскими и материальными ресурсами. Она не только приближалась по значимости к Франции и Англии, а ее мощь была сопоставима с лидерами. В раздробленной на мелкие государственные образования Центральной Европе роль периферийных полюсов притяжения всегда играли Австрия и Пруссия. Вокруг них традиционно группировались мелкие феодальные владения, хотя всегда были сильны и конкурентные австро-прусские противоречия, что облегчало Наполеону проведение французской политики в этом регионе. Но, в отличие от Австрии и Пруссии, находившимися всегда в зоне возможных прямых ударов со стороны Франции, Россия, как и Англия, была менее уязвима, что давала ей большую самостоятельность и свободу маневрирования. От ее позиции и поведения зависело тогда очень многое, а географически она находилась не в центре Европы и могла выбирать союзников. Россия оставалась единственной крупной континентальной державой, с мнением которой Наполеон вынужден был считаться.

У России как государства существовали свои предпочтения и имелись свои серьезные интересы на Балтике, в Польше и Германии, на Балканах и в Восточном Средиземноморье. Там, где они пересекались с интересами крупных европейских держав, возникали трения и противоречия. Собственно Российская империя в тот период могла предпочесть три модели реагирования на происходившую в Европе борьбу: во-первых, поддержать Францию, т. е. вступить с ней в союз против Англии; во-вторых, оставаться нейтральной, в данном случае можно было выбрать разные способы поведения — от самоизоляции до политики «свободных рук»; в-третьих, вместе с Англией выступить против Франции и попытаться втянуть в антинаполеоновский союз как можно больше европейских стран.

Во внешней политике России в 1800—1815 гг. были в разное время опробованы все три модели поведения. Но, на наш взгляд, второй вариант стал со временем существовать как теоретический, так как полностью исключался для такой крупной державы, как Россия. Она не могла подобно средневековому Китаю затвориться в скорлупу самоизоляции или закрыть глаза на происходящее, тем самым позволить другим странам принимать вместо себя принципиальные решения. Результат такого поведения нетрудно было предсказать любому политику. Отказ от защиты своих государственных интересов означал потерю своего немалого влияния в Европе и статуса великой державы. Хотя Александр I в самом начале своего царствования хотел бы оставаться нейтральным, но реализовать подобный вариант просто не сумел [7] А. Чарторыйский следующим образом резюмировал главные принципы внешней политики России в начале царствования Александра I: «быть со всеми державами в хороших отношениях и не вмешиваться в европейские дела, чтобы не увлечься и не зайти дальше, чем следовало, словом, тщательно избегать недоразумений, не роняя в то же время своего достоинства». Однако, по его мнению, «с течением времени пассивную систему мирной политики…становилось все труднее и труднее поддерживать. Страна …не могла довольствоваться незначительной и второстепенной ролью, хотя эта роль и обеспечивала надолго беспрерывное внутреннее благополучие». «Новая политика России продолжалась до тех пор, пока инстинктивно отношения ее к первому консулу не стали все более и более охлаждаться, и дипломатические сношения приняли тон, ясно говоривший, что о взаимных уступках уже не может быть речи». См.: Из записок князя Адама Чарторыйского. С. 146, 174, 195-196,200. . Существование такого крупнейшего государства, как Россия, уже было немыслимо вдали от общеевропейских интересов (от них уже невозможно было абстрагироваться), а поскольку война превратилась во всеобщее явление, она уже не могла оставаться в стороне от бушевавшего пожара. Диапазон возможных приоритетов (с кем и против кого «дружить») был невелик. Оставался лишь выбор в пользу Франции или Англии. Почему все-таки Россия в 1805—1807 и 1812—1815 гг. выступила совместно с Англией, а в 1807—1812 находилась в союзе с Францией? Почему столь кардинально менялась ее позиция? Есть и другие вопросы, часто неоднозначно трактуемые историками.