Галина Шебалдина - Заложники Петра I и Карла XII. Повседневный быт пленных во время Северной войны

Хилков считал, что у его визави в России гораздо больше возможностей для тайной работы: в 1705 году он с горечью писал о том, что с трудом находит деньги, чтобы платить «проведывальщикам», в то время как «Книперу платят 5000 ефимков ежегодно». Чтобы передавать новости в Стокгольм «мимо русской канцелярии» и остаться в Москве «для шпионства», Книперкрона, по мнению Хилкова, даже просил свое правительство не разменивать его.

Столь же нерегулярно получали свое жалованье и сотрудники резидента, которые вместе с ним испытали все трудности плена, а кое-кто уже не вернулся на родину. В 1708 году умер подьячий Малороссийского приказа Василий Богданов, а в 1709 — переводчик «со свейского языка» Вилим Абрамов. После их смерти резиденту пришлось не только срочно искать им замену, но и первое время (до 1713 года) выплачивать жалованье новым сотрудникам из своего кармана. Новым подьячим-секретарем стал пленник Федор Герасимов, а функции переводчика полностью перешли Алексею Манкиеву. Второй канцелярист Иван Чередьев, потомственный подьячий и особенно доверенный сотрудник Хилкова, вернулся в Россию с телом Хилкова в 1718 году [71].

Несмотря на все трудности и лишения, князь Хилков всегда помнил о царском наказе «проведывать, что у свеян происходит», и его разведывательная активность держала шведские власти в постоянном напряжении. Практически все его письма содержали информацию, которую можно смело назвать шпионской. Спектр сведений, поступавших от него, был чрезвычайно разнообразен: от того, какую одежду «нынче» носят при шведском дворе, до передвижения войск и прочих военных приготовлений. Хилков высылал в Москву всю печатную продукцию, попадавшуюся ему в руки, в том числе, переводы «ис печатных авизов» [72]шведских и прочих европейских, передавал даже слухи, делая при необходимости оговорку по поводу их возможной недостоверности. Едва переступив границы Шведского королевства, Хилков внимательно осматривал все вокруг, тщательно фиксируя все, что в преддверии военного конфликта могло быть интересно Петру. В частности, он заметил оборонительные сооружения острова Ваксхольм, прикрывавшие Стокгольм, а находясь в ставке короля в ожидании ответной аудиенции, услышал, что «Каролус» планирует начать выступление из Голштинии через две недели и к нему присоединятся 15000 лифляндцев [73].

С началом Северной войны его информация стала еще более разнообразной; ее внимательно изучали в Посольском приказе и передавали царю. Благодаря ей в Москве узнавали множество важных и интересных деталей. Например, то, что во время сражения шведов с отрядом Огинского 16 декабря 1700 года генерал Реншельд был ранен, а в битве со шведами 19 июля 1701 года «короля польского ранили из пушки». Кроме сообщений из газет Хилков передавал сведения, поступавшие к нему от рядовых русских пленных, которые были заняты на коронных работах. Так, от посадских людей, работавших весной 1701 года в стокгольмской гавани, он узнал, что шведы через «курляндские земли» отправляют «24 корабля с 10000 войска» в Польшу. Хилков понимал, что Москву особенно интересуют данные о военной силе и передвижении противника, и поэтому отправлял всю информацию, которая попадала к нему в руки. Нередко он делал специальные оговорки, выражая сомнение в достоверности тех или иных сведений.

В ряде случаев в потоке стекавшейся к Хилкову информации ему удавалось обратить внимание московских властей на действительно важные вещи. В письме от 9 декабря 1702 года он пересказал свой разговор с русскими купцами. По их словам, «в 27 верстах от Канец» есть Котлин остров, который «кроме лодок ни одно судно обойти не может ради песков и мелкости», и только вдоль берега есть узкий канал. «А если на том острове кто учинит крепость, — писал резидент, — тот будет контролировать прохождение всех кораблей». Этот сюжет приобретает особый интерес в связи с тем, что, как известно, в октябре 1703 года Петр отдал приказ о строительстве небольшого форта на острове Котлин, этот форт в последующие два-три года оказался очень востребован и все время достраивался. Возможно, и письмо пленного резидента Хилкова повлияло на принятие такого решения.

Довольно быстро шведские власти поняли, что в Россию нелегально уходит информация, в том числе разведывательного характера, и передает ее не кто иной, как пленный русский резидент. Стоит отметить, что в самом этом факте не было ничего удивительного: во все времена посольские работники — это «глаза и уши» своих правительств. Тот же Хилков, анализируя сведения, которые получали шведы из России, предупреждал канцлера Головкина, чтобы он проверял переписку голландского посланника в Москве, так как «говорят, что это он написал сюды о Книпере». Указывал резидент, что письма шведского резидента помогают пересылать жители Немецкой слободы и даже переводчик Посольского приказа П. Койет.

Неугасающая активность Хилкова со временем вызывала все большее раздражение властей, особенно после того, как секретарь Энох Лильемарк, занимавшийся анализом корреспонденции русских пленных, обнаружил, что резидент использует симпатические чернила и тайнопись для передачи секретных сведений в Россию. Впрочем, ему так и не удалось тогда полностью установить шифр, не помогли даже неоднократные внезапные обыски в квартире подозреваемых — резидента и генералов. Тем не менее факт нелегальной переписки был установлен, что привело среди прочего к обострению взаимоотношений Лильемарка с «московитами». Впрочем, и он платил им тем же. В 1730 году он опубликовал книгу о своей работе в качестве переводчика и дешифратора в годы Северной войны, в которой явственно выказал свое негативное отношение к русским, обвинив их в природной хитрости и коварстве.

Не уменьшилась активность русского резидента и после того, как осенью 1705 года его, как и большинство пленных, в том числе и генералов (кроме Я.Ф. Долгорукого), выслали из Стокгольма. В качестве формальной причины ссылки шведские власти объявили приказ царя, раздраженного несостоявшимся обменом пленных, об отправке резидента Книперкроны и офицеров из Москвы в Казань и другие города. Получив от командира охраны майора Рилкена распоряжение о скором отъезде, Хилков написал 25 сентября 1705 года мемориал в Королевский совет, в котором попросил отложить отъезд на два месяца для того, чтобы получить сведения из Москвы, «верно ли, что ваших выслали». Кроме того, он хотел взять с собой всех тех, кто у него жил (посольских служителей, слуг, военных и купцов), иначе «они могут помереть гладом». Но ни одна из его просьб не была удовлетворена: 3 октября Хилков с четырьмя служителями «на 5 подводах по 2 лошади» отправился в Иёнчёпинг. В этот же день царевич Александр выехал в Линчёпинг, а чуть ранее, 1 октября 1705 года, генерал Трубецкой — в Эребру, генерал Головин — в Арбогу, генерал Бутурлин — в Вестерос, 2 октября генерал Вейде — в Евле.