Морис Симашко - Искупление Дабира

----

Экзиларх-- глава общины.

Надлежит также дать указание, чтобы огородили базарные столбы, на которых подвешивают пойманных ба-тинитов. Все, что от государства, имеет высший смысл, и не должны дети бегать внизу меж столбов. Если же отпадет у казненного рука или нога, то пусть лежит там до конца срока...

Он закончил писать. Калам в руке остановился на последнем завитке, но кружение нитей продолжалось. Это была только видимость. Искусный мастер так расположил золотые линии на стержне, куда втыкается тростник, что бесконечно вились они, никуда не уходя. Мудрость порядка в таком извечном кружении. Все рушится, коль оно останавливается.

В первый раз это случилось, когда хлопнула от ветра дверь. Тогда же явилась ему Тюрчанка. А потом захотел он подвигать ушами, как некогда в детстве, и опять выпал калам из пальцев. Он катился по столу все медленнее. И когда остановился, снова явилась она, но уже девочкой.

А что, если некая тайная сила в этом каламе, и есть у него возможность вызывать кого захочешь? Рассказывают ведь о чаше, в которой виден весь мир, а также е жезле, при посредстве которого раздвигаются горы. Стоит лишь сказать при том особое слово...

Рука его сама опустилась, и калам неслышно коснулся поверхности стола. Сердце билось гулко, как при быстрой ходьбе. Но ничего не произошло, и он перевел дыхание.

Тюрчанка затерялась где-то во времени, и даже контуров не осталось в памяти. С недоумением смотрел он на свои освободившиеся пальцы. Они слегка дрожали. Калам лежал на столе в том же положении.

Нет, чтобы вызвать кого-то, нужно сделать все, как в прошлый раз. Не просто следует опустить калам, а бросить его на середину, и тогда покатится тот в должном направлении. Быстро ухватив стержень, он поднял руку высоко над столом, и пальцы его разжались.

Вились и вились золотые нити. Но так и не остановилось их движение. Едва закачался стержень в последнем содрогании, как рука опять метнулась к нему, прижала к столу. В испуге отер он лоб другой, свободной рукой. А подняв глаза, увидел имама Омара...

III. СУД ИМАМА ОМАРА

Неудовольствие в глазах агая. Но не колотить же правоверному рукой в дверь, коль запрещено это Пророком. Знак агая в мире только что рассыпался на мелкие беспорядочные осколки .

Чем-то взволнован великий вазир И не его вчерашнее поведение тому причиной Знает агай даже, какого цвета вино, выпитое им с мервским шихне у гябров. С каждым здесь бродит рядом некая тень...

Троекратно постукивает уже агай каламом по столу, собирая мысли. Однозначен становится его голос. Полностью, не глотая слогов, произносит он божье свидетельство. Слышится тусская ясность произношения без примеси шелестящих звуков, как в Нишапуре. Рядом два этих города, но в отличие от Туса всегда прибавляют нечто лишнее в свою речь и одежду упрямые нишапурцы. Такова вечная их тяга к выделению из правил. В Мерве же красоте царственного языка фарси мешают бесполезные удлинения к концу слов. Все от обилия дувалов в этом городе.

Снова в клетку месяца урдбихишт уставился агай. Что далась ему эта лучистая звезда? Осень уже близится, за нею зима, а в месяце урдбихишт напряжены бутоны на розовых кустах, кричат от радости соловьи, и капельки пота выступают у женщин в завитках волос, у самого уха ..

С прежней отчетливостью раздается стук кости о дерево. Агай выверяет звездные таблицы, и шевелятся у него губы. Этого не было раньше. Полоса стриженых деревьев в окне продолжает линию стола. Какой-тъ человек возится в саду у дальней стены.

Он вздрагивает, потому что это опять шагирд, который был вчера у устада -- мастера цветов. Они во тьме не увидели тогда его, опустившего бороду и руки в сар-добу. Про то, что бывает он у Гонителя, говорил шагирд. Так называют батиниты этого старика, которьш проверяет сейчас счет звездам. Прямо на него смотрит шагирд...

IV. СУЖДЕНИЕ УСТАДА--МАСТЕРА ЦВЕТОВ

-- Что дороже вечности?

- Тайна!..

Устад Наср Али коснулся во тьме кольца, отдал в иъвидимые руки тыкву. Точно такая же тыква была передана ему взамен. В дальней комнате без окон зажег он светильник, вытащил пробку, отклеил узкую полоску шелка. Цифры были на ней- 1+30+5+1+40+6+ 400. Абд-жад это -числовые знаки букв, и составляют они слово "Алухамут". На языке древней правды -- пехлеви -- означает оно место, где орлов приучают к охоте. Сложенные вместе цифры дают сумму 483, а именно в этом году хиджры бог передал в их руки крепость в заоблачных горах, чем и подтверждалось право на нее. Ее владетель -- дикхан, склонявшийся к правде, все не решался открыто объявить о своей вере. Тогда семеро учителей-имамов явились туда к нему, а когда он стал кормить их хлебом, пригнули вдруг его голову к животу и заковали в цепи. Сам сайид-на вышел с повелением к страже и впустил по мостику над пропастью семьдесят фидаи. Аламут -- стали называть это гнездо правды в фарсидском просторечии .

Некая тайная цифра -- личный знак самого сайида-на был оттиснут в начале письма. Устад Наср Али почему-то вздохнул, и качнулось от этого пламя светильника. Страшный шум послышался у него в ушах..

Весь день тогда клекотали внизу грифы. Маленькие пузырьки вздувались и лопались на черных губах того, чья нисба теперь сайид-на Совсем недавно объявился он среди семи владык учения, и хоть только "великий дай" его ступень, сам верховный дай аддуат признал его волю Ибо вывести учение из чистоты подполья и стать видимым в мире -- его призыв и исполнение. И в Алухамут ън вошел обманом, не колеблясь.

Сына ждал к себе в этот памятный день сайид-на. К истинной вере приобщался тот в Куме и с детских лет не видел отца, отдавшего все помыслы учению. Один талько этот сын и оставался в мире у святого имама.

Одетые в грубую ткань, безмолвно стояли семеро юношей, и сзади зияла пропасть. Сайид-на вышел к ним, как обычно, и лицо его было закрыто. Вдруг желто-белую ромашку, сорванную по дороге, увидел он меж пальцев у крайнего фидаи, который и был его сьш. Имам приблизился своим быстрым, неслышным шагом и посмотрел ему в глаза. "Нет, не уверуешь ты!" -- прошептал он, и все это услышали.

Сайид-на левой рукой отвел покрывало со своего лица, чтобы проститься с сыном. А правой рукой он отстранил его от себя, и тот с открытыми глазами полетел в бездну, ударяясь о скалы. И кричали потом внизу грифы...

Устад читал цифры, и на череп была похожа пустая тыква в пламени светильника. Точно такую же тыкву держал в руке сайид-на в последний раз, когда он видел в горах святого имама. А потом тыква покатилась по темному ковру к желтой когтистой лапе птицы Симург.

-- О, сколь нищи вы духом! -- закричал сайид-на, и белая полоска ровно окружала его рот.

Он кричал, что бог отвлечен и недоступен, так что бесцельны молитвы. Лишь Мировой Разум -- производное от бога, и к нему следует обращать мысли. От разума и бесконечно ниже его душа, а атрибут ее -- жизнь со всеми ее несовершенствами. Кто же не видит, как несовершенно все, что вокруг нас: земля, планеты, созвездия, одинаково дурно пахнущие скоты и люди, тот воистину слеп и лишен обоняния...