Алексей Мартыненко - Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого

Однако ж вся эта армада, многократно превышающая количество засевших в крепости солдат неприятеля, после внезапного бегства Петра поддалась паническому настроению своего предводителя и почти поголовно была вырезана турками, кинувшимися в погоню за беглецами. И слишком немногим из пришедших тогда с Петром представителей его жандармских формирований довелось тогда унести ноги:

«…всего треть осталась от армии» [135, с. 215].

Большего позора в войнах России именно с турками просто не бывало ни до, ни после Петра! Именно мы всегда били их, несмотря на просто подавляющее своей численностью превосходство врага, доходящее и до 1: 5, и даже до 1: 20 не в нашу пользу!

«Вообще во время войн XVIII–XIX вв. соотношение сил одного русского солдата против 10 персидских или турецких солдат русское командование считало нормальным для ведения сражения. Недостаток сил компенсировался храбростью и умением русского воина» [154, с. 203].

Но Петр, имея шестикратное преимущество, бежал…

Однако ж битому снова неймется. И после первой неудачной попытки была предпринята вторая. Для этого устроена корабельная верфь в Воронеже.

После длительной подготовки потешные части Петра вместе с вышедшим из потешного же Плещеевского теперь уже Воронежским флотом выступили под Азов.

Но при виде неприятельской флотилии Петр опять поступил как обычно — испугался.

«20 мая, после рекогносцировки турецкого флота, которому он должен был преградить выход из Дона и не дать подвезти провиант в крепость, Петр вдруг, испугавшись его грозного вида, отступил со своими галерами…» [16, с. 72].

И это самое «отступил» и означает — бежал!

Только вот галера не конь — она только идти может. А потому Петра, после его весьма обыденного дезертирства, уже к полудню следующего дня все же настигла радостная весть (куда он к тому времени на своей все ж не лошадиной скорости отструганной им из сырого леса тихоходной посудине мог успеть доретироваться, осталось за кадром). Оказалось, что в тот же день, когда Петр столь ретиво кинулся в весьма привычные ему бега:

«…казаки на своих «чайках», легких кожаных челнах, летающих, как настоящие чайки по воде, без всякого приказания, по собственному побуждению напали… на турецкие суда и принудили их отступить с большими потерями» [16, с. 72].

Иными словами видя, что очередное бегство Петра неминуемо послужит сигналом к бегству и его бандформированиям, что неизбежно закончится преследованием и поголовным истреблением беглецов, среди которых окажутся и сами казаки, вынудила эту здесь единственную присутствующую настоящую боевую войсковую единицу вступить в неравный бой со всей армадой турецкого флота.

Мало того, в отсутствие удирающих петровских потешных моряков, одержать над сильно превосходящими силами врага неслыханную победу: разгромить утлыми лодчонками военно-морской турецкий флот!

Весть обрадовала беглеца. Он воротился к потешникам, на свое счастье не успевшим драпануть вместе со своим сюзереном за компанию, подставив спины под немилосердные удары турецких сабель.

Это дало возможность все же приступить к обстрелу города, который велся потешными, то есть бутафорскими придворными «солдатиками» Петра, достаточно неточно, так как по целям они бить никогда и не приучались. Пушки применялись Петром при пальбе в воздух в честь каких-либо, с его точки зрения, знаменательных событий. А потому и толку от этих выстрелов практически не было никакого. Однако же это вовсе не помешало казакам взять Азов:

«…17-го — смелый натиск запорожцев, действующих одинаково дерзко и на воде и на суше, помог Петру овладеть частью крепостных укреплений…» [16, с. 73].

Но, опять же, не его потешным удалось этими укреплениями овладеть:

«17 июля малороссийские и донские казаки пошли на штурм… турки, опасаясь возобновления штурма… на другой же день сдались» [51, с. 626].

То есть и сдались-то они, как здесь более чем четко указано, именно казакам!

Таким-то вот образом наш монарх и стал победителем сражения, где как его бутафорский флот, так и потешные же части, со специализированными исключительно по пальбе «по воронам» пушкарями, не сыграли какой-либо заметной роли в случившейся виктории. Все сделали отнюдь не подготовляемые иностранными «специалистами» войска, а не имеющие к его немцам и близко никакого отношения запорожские и донские казаки.

Петр же все заслуги этого сражения тут же присвоил исключительно самому себе. А потому и отправился в поисках улучшения нападательной способности своих потешных эрзац-воинских формирований не на Дон и не в Запорожье, где базировались одержавшие данную викторию иррегулярные части, а за границу, где и аналогов казацким воинским формированиям никогда не бывало, да и быть не могло.

И турки постоянно крушили собираемые против них европейские коалиции, наводя ужас лишь одним только своим именем.

Казаки же, живя с турками по соседству, наводили ужас уже на них. Их опытом и следовало бы воспользоваться столь любящему заимствования монарху.

Но его почему-то понесло в совершенно противоположную сторону. При своем отъезде Петр заявил:

«Я в ранге ученика и нуждаюсь в учителях [42] Соловьев, т. IX, с. 461; т. XI, с. 93. » [16] (с. 75).

«В Москве иначе представляли действительную цель этого путешествия и думали, что царь будет делать за границей то же, что делал до сих пор в слободе, т. е. веселиться» [43] Устрялов, т. III, с. 18. [16, с. 75].

Так оно и было на самом деле. Миф о каких-то там его особых учениях вдребезги расшибается о свидетельства очевидцев, тут и там пестрящие его ужаснейшими выходками, типа:

«Его встретил там церемониймейстер Жан де Бессер, придворный с головы до ног; и к тому же ученый и поэт. Петр бросился на него, сорвал с него парик и бросил в угол.

— Кто это? — спросил он у своих. Ему объяснили, как могли, полномочия Бессера.

— Хорошо. Пусть приведет мне девку [44] Бергман. Peter der Grosse. Mensch und Regend. Рига, 1823, m. I, c. 256. …

…множество подобных случаев не оставляют ни малейшего сомнения в том, каково было общее производимое Петром впечатление» [16, с. 79].

Однако он являл собой не только блудливое животное, но животное кровожадное и жестокое, что не могли не отметить даже инородцы, столь изощренные в методах борьбы с перенаселением своих варварских стран:

«Иногда у него являлись странные желания; он непременно хотел, напр., присутствовать при колесовании; он думал разнообразить уголовный процесс своей родины введением этой пытки. Пред ним извинились: временно не было присужденных к этой казни. Петр удивился: сколькими способами можно убить человека?! Почему не взять кого-нибудь из его свиты» [45] Пелльниц [Барон Карл-Луи] Мемуары. Берлин, 1791. т. I, с. 179. [16, с. 81].