Алексей Мартыненко - Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого

«У всех лица веселые, ни одного угрюмого, ни одного нищего — ничего прячущегося: нет никаких признаков несчастия, удручения и зломыслия. А гармоническая поэзия русских песен? Оссиан, желая изобразить действия сладостных и заунывных песен, говорит: «…они походят на воспоминания о минувших радостях — сладостны и вместе грустны». Это сравнение удачно и точно, несмотря на то, что песни не имеют ни малейшего сходства с чувствами нашей души, ни с воспоминаниями о прежних удовольствиях. Русские живут в спокойствии, в избытке — а от избытка глаголют уста их радость и веселие» [32, с. 48].

И в этом взгляде на русскую нацию москвича, пускай и зааристократизированного, нет ничего и близко наигранного и лишь в унисон цензуре сказанного — еще полвека до этого суворовские солдаты были просто шокированы униженно выпрашивающей у них корочку хлебушка побирающейся босоногой нищетой Италии, на территории которой им тогда довелось воевать. А ведь это говорит о том, что устроенный Петром погром уже ко временам Павла I был практически ликвидирован и народ вновь вставал с колен. Да, время лечит. И изуродованная реформами и «реформатором» Русская Земля за прошедший после смерти супостата век в основном успела зализать кровоточащие раны и оправиться от тайфуна некогда бушевавшей здесь петровской революции. А оттого и столь явственно прослеживается контраст быта русского крестьянина, обрисованного петербуржцем Радищевым, и, полвека спустя, — москвичом Дмитриевым. Ведь оба описывали увиденное ими на одной и той же дороге.

Но вот кем, как теперь выясняется, являлся Радищев — правозащитник XVII в. — предшественник наших Ковалевых-Сахаровых:

«…«просветитель невежественной православной Руси», Радищев, будучи в Германии сблизился с масонскими кругами и по возвращении в Россию в течение пяти лет открыто состоял членом масонской ложи. Радищев не скрывая декларировал свою убежденность в том, что монархия и вера в Бога есть зло» [130, с. 220–221].

Так что предвзятость автора налицо. Хотя и можно предположить, что в послепетровскую эпоху пусть не до такой степени, как расписывает Радищев, но жилось русскому крестьянину, подчистую ограбленному Петром с «птенчиками», не больно-то и здорово.

Но где «птенцы» душегубца Петра отсчитывали по полполтинника в год на прокорм умерщвляемой ими русской души, сотню лет спустя, уже практически при полном пансионе, всего за пару месяцев русский человек имел возможность в период созревания хлебов приработать для своего хозяйства три-пять коров. А потому и столь стремительно поднималась с колен наша страна. И все это в эпоху русского императора, столь люто ненавидимого революционерами. Именно в его царствование было в основе своей закончено исправление начатой Петром авантюры, стоившей стольких миллионов русских жизней. А в безопасность судоходства лишь придуманной, но отнюдь нисколько не продуманной Петром артерии, начиная с царствования Александра I и заканчивая Николаем I, в течение двадцати трех лет было вбухано 48 586 261 руб [32, с. 208].

На такую сумму можно было приобрести 9 500 000 коров! Что и подняло бы благосостояние нашего народа куда как на еще большую величину!

Однако же эти деньги были лишь добавлены в уже вложенные, а точнее выброшенные на все эти бездарные петровские прожекты, что и подточило, безусловно, развитие мощи нашего государства на никем никогда не подсчитываемую величину!

Но лишь вложенная в доразвитие уже сотню лет все никак нескончаемого долгостроя сумма выглядит достаточно астрономически. И тот крепостной крестьянин, который и «Наплюена» со своей земли согнал, и импортномыслящую жирующую на своем хребте прослойку бездельников обезпечил Карловыми Варами — именно он и выплатил от своего «избытка» сумму, столь теперь кажущуюся нереальной своей огромностью! И при всем при том — сам вовсе не облез!

Работники же летней навигации, в подавляющем своем числе, были крепостными. Но где Петр пару месяцев лишь поддерживал временную работоспособность свеженабранных, но уже обреченных в недалеком будущем на голодную смерть своих дармовых работников, там, спустя век, русский человек, помимо существования на всем готовом, зарабатывал за каких-то пару месяцев по пять коров!

С каждой коровы при разделке получается лишь чистого мяса 300 кг. Цена мяса сейчас — 7 $ за кг. 7 $×300 кг×5 кор. = 10 500 $! Но в дело идут еще и кости, и шкура, и копыта, и внутренности, и т. д. То есть между посадкой и уборкой хлебов русский крепостной крестьянин при Николае «Палкине» имел возможность приработать, по нашим расценкам порядка 12 000 долларов США! То есть каждый летний сезон наш этот «бурлак»-батрак, а точнее — погонщик скота, прирабатывал к своему хозяйству по «иномарке»!

Вот тебе и крепостной.

А кто же тогда мы-то сейчас?..

Но русский крестьянин получил бы и еще куда как большие суммы за свою работу, если бы не пришлось на стройки века, некогда начатые Петром, добавлять еще 9,5 миллионов коров из собственного кармана.

Но это были поденщики — самая неквалифицированная рабочая сила. Да и время работы их было строго ограничено: между посевом и уборкой зерновых.

А вот сколько денег за навигацию в той клятой большевиками царской России получали опытные квалифицированные моряки. На Белом озере, например:

«Местные мещане (горожане) ходили в лоцманах и шкиперах («шкипарях» как говорили тогда в Белозерске), зарабатывая при этом за навигацию соответственно около 300 и 100–150 рублей ассигнациями» [157, с. 88].

Так что лоцман или капитан за навигацию могли этих иномарок к своему хозяйству приторочить так и вообще — с десяток!

А вот каковы вехи выкачивания крови из нашей страны реформацией нашего государства:

«В 1828 году по всей системе… в движении: судов 8841, плотов 1378; товаров привезено на 103 534 803 руб. Суда, прибывшие в С.-Петербург, уже не возвращаются к местам своего отправления…, а обыкновенно покупаются лесными торговцами и городскими обывателями на сломку. Это весьма много истребляет строевого леса» [32, с. 210].

Отборного, заметим, высочайшего качества корабельного строевого леса, который теперь пустят на дрова…

И этот «преобразователь» за украденный на дрова в лютую стужу замерзающими русскими людьми сучок, что рос в его лесу, приговаривал к смертной казни через повешение! Потому и утыкал частоколом виселиц отгораживаемую им под концлагерь территорию! Сам же при всем при этом изобрел целую систему, по которой каждый год предавались огню десяток тысяч новых прекраснейших кораблей, на славу добротно сработанных русскими судостроителями из отборнейшего русского леса!

Это просто какая-то мистическая жертва его богу, столь люто ненавидящему наш русский лес!