Алексей Мартыненко - Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого

«…керосин идет на отопление вечно мокрого угла; если его не сушишь, через 3 часа покроется слезой; и загниют переплеты книг; керосин идет на осушку: кучинский домик сгнивает. Спросите, — почему нет ремонта? У моих стариков денег нет; и — боятся, что отберут дачу, если отремонтируют. Во всем Кучине панический ужас ремонта» [24, с. 141].

Так что даже отставные высшие большевистские лидеры доживали. Благами же пользовались лишь находящиеся в тот момент «у руля». Всем же остальным жителям России наследниками «дел» Петра уготавливалась лютая смерть в холоде, голоде и нищете.

В тридцатые годы в целях ужесточения программы по убийству русского населения России большевиками был введен и еще очередной людоедский закон:

«Главной заботой лета 1933 года была охрана урожая. Партия поставила задачу: сохранить каждое зернышко… не от грызунов, — от людей. На полях сооружались дозорные вышки. Конные разъезды устраивали засады. Страшный закон от 7 августа, грозивший расстрелом, не зря был прозван в народе «законом о колосках». Даже с собственного поля колхозник не имел права унести ни одного зернышка» [130, с. 525].

И автором этого людоедского проекта, что для нас осталось за кадром, является на сегодняшний день расписанный всеми цветами радуги главный конкурент Сталина в борьбе за власть:

«6 августа 1932 года в «Правде» была напечатана речь Кирова на совещании руководителей Ленинградской области. Киров писал: «Наша карательная политика очень либеральна… Мне кажется, что в этом отношении колхозные и кооперативные организации пора приравнять к государственным, и если человек уличен в воровстве колхозного или кооперативного добра, так его надо судить вплоть до высшей меры наказания». Мнение было учтено: приняли Закон от 7 августа 1932 года «Об охране общественной собственности», по которому крестьянин, поднявший несколько колосков, приговаривался к смертной казни. Под этот закон подводили многодетных матерей, не знавших, как и чем накормить своих голодных детей» [73, с. 161].

Так что у большевиков была полная аналогия и со своими последователями, то есть с высочайшей, по последнему слову «науки» отлаженной техникой массовых убийств, то есть с «производительностью» «передового» в этой области в техническом оснащении Освенцима, и со своими предшественниками — комиссарами Петра, с отнюдь не меньшей кровожадностью наблюдавшими «за добрым порядком».

И им, следует все же признать, истреблять население России, в ту пору еще пыточно-палаческих дел некоторой от наших дней «производственной отсталости», было куда как тяжелей:

«Условия были те же, что и потом — и народ разбегался. Охранять его в то время было значительно трудней и хлопотнее — тогда еще не было налажено массовое производство колючей проволоки, да и мушкетные ружья явно проигрывали автоматам» [73, с. 151].

В том-то и состоит вся пресловутая «гениальность» этого самого «Петра творенья», что его «преобразования» живых людей в покойников достигались даже при отсутствии автоматов и требуемых для его «потех» миллионов тонн колючей проволоки. Как он умудрялся еще тогда, в век явного отставания от нынешних современных средств для убийства людей, достигать таких умопомрачительных результатов?

Тут уж, несомненно, многое узурпировавшими власть в России большевиками было позаимствовано у Петра: он был очень большим специалистом как по изобретению предлогов для этих массовых убийств, так и не менее того поднаторевшим в самом их исполнении. При очередном запланированном им позорном бегстве, например, с территории нынешней Украины, Петр придумал новую стратегию ведения войны: устроить выжженную пустыню уже теперь не в захваченных им землях, но в своих собственных. Для претворения в жизнь этого своего очередного людоедского замысла он повелевает:

«…жечь запасы провианта, лишать противника возможности питаться за счет населения… того для ежели неприятель похочет обошед войска впасть внутрь, тогда сам не рад будет…» [16, с. 18].

Как Петр понимал это самое неприятелем свои многочисленные войска «обошед» — нами уже разобрано. Это будет так называемое «здоровое отступление». А чтобы устроить врагу поход по выжженной земле, Петр придумал на это дело свое как всегда «гениальное» новшество: свою землю, оставляемую врагу, на всякий случай, выжечь дотла самому!

И выжег: «…свыше 70 000 солдат разделились на множество групп, уничтожавших все…» [53, с. 52].

Но если кто-то думает, что он уничтожал только то русское население, которое в то время входило в состав все же не его государства, то в том сильно заблуждается. Там где он устраивал Карлу выжженную землю:

«Совсем рядом находился Смоленск, от которого до Москвы оставалось всего 400 километров» [53, с. 53].

Теперь полицейско-палаческому войску царя-антихриста: «… предстояло опустошать не территорию союзника, а свою землю» [53, с. 53].

Птенчики, судя по всему, проявили некоторое колебание — у кого-то могли жить здесь и родственники… Но «дивный гений» оставался непреклонен:

«Петр, вернувшийся к армии 20 июля, не колеблясь подтвердил приказ: жечь без всякой жалости…» [53, с. 53–54].

Уж такого точно — в аналогах нет. Даже граф Дракула и то, прежде чем пустить кровь очередной своей жертве, для порядку все же сначала задавал вопросики всякие мудреные. И уж ежели не ответит — значит не судьба…

Но если быть до конца точным, то некоторое подобие заимствования можно встретить и в указах Ленина. Но он, жалко пытаясь только приблизиться к копированию политики Петра, приказал у оставляемого врагу населения (русского, естественно) отбирать коней, тем обрекая его в будущем на голодную смерть.

А здесь даже не отбирать все под ноль, но жечь! Причем, теперь уже не чужую, но свою собственную территорию! Выполнения подобной карательной меры даже его драконовских мер наследник как-то не осмелился, показав полную несостоятельность в копировании звериных повадок своего «славных дел» великого предшественника. Но следует все ж признать, что он изобрел и еще более изощренную методу уничтожения мирного населения — палаческая наука тоже на месте не стоит — прогресс несомненен. А назвал он свое детище по-марксистски заковыристо: классовой борьбой. И тут уж счет пошел на миллионы…

Но и голоду с холодом он такого тогда напустил, что вымереть народу должно было куда как много более погибшего в те страшные годы лихолетья:

«Вообще, тяжелые лишения тогда переносились все же легче, чем можно было ожидать. Помню, как профессор Шилов, с которым я разговаривал на эту тему, кажется, в 1919 году, говорил мне, что, «согласно научным данным», почти все население Советской России должно было уже вымереть» [137, с. 201].